На фестивале Дмитрия Хворостовского одна из ключевых ролей - у дирижёра и художественного руководителя Красноярского симфонического оркестра Владимира Ланде. Он открыл первый фестиваль в честь великого баритона. Владимир Борисович почти 20 лет жил в США и гастролировал по всему миру. Ему посчастливилось работать с Дмитрием Александровичем. Человек широких интересов – Владимир Ланде не ограничился одной лишь музыкой и в интервью корреспонденту «АиФ-Красноярск».
Поддержка публики лечит
«АиФ-Красноярск», Сергей Митрухин: Хворостовскому всё давалось легко, со стороны выглядело так, что он идёт по жизни играючи. Неужели он не преодолевал трудностей?
Владимир Ланде:Такой взгляд на жизнь и творчество Хворостовского ничего общего с реальной жизнью не имеет. Даже когда он серьёзно болел - он всё равно вышел на сцену, и пел лучше большинства здоровых. Это колоссальная сила воли, это понимание и умение обращаться со своим талантом, невероятная трудоспособность. И есть у талантливых людей, которые чего-то добились, золотое правило - не жалеть себя. Как только начинаешь себя жалеть, наваливается неимоверная тяжесть. Дмитрий держал себя в руках до последнего. Я считаю, при его силе воли он должен был выжить. Но что-то помешало помимо болезни. Может быть, творческая усталость, она периодически у всех бывает. Может даже банально, но некоторая оторванность от родины. Когда он приехал сюда, у меня было впечатление, что поддержка публики имела для него терапевтический эффект. Ведь когда ты окружён семьёй, детьми, вниманием - это, конечно, хорошо. Но когда есть всенародная поддержка - это даёт невероятную энергию! Может, ему нужно было почаще пользоваться этой энергетикой. С другой стороны, нет трудностей, их преодоления - нет и творчества.
- Нынешний, совершенно фантастический фестиваль - он в память о Хворостовском, или в его честь? С каким чувством вы входите в этот фестиваль?
- Достоевский сказал, что всё русское искусство посвящено доказательству одного тезиса - бессмертия духа человеческого. И он, прошедший через казнь и выживший, знал об этом как никто другой. Вот и мы продолжаем: это фестиваль не «в память», потому что душа Хворостовского никуда не ушла, она с нами. Поэтому мы, пользуясь глубиной личности Хворостовского - помогаем слушателям, зрителям, артистам - охватить объём искусства. И фестиваль, безусловно, событие всемирного масштаба. Слава богу, что Дмитрий родился в Красноярске, и первый и последний концерты спел здесь! Это повод, который позволяет нам праздновать, углубляться в личность, историю Хворостовского, в историю вокала и русской музыки вообще.
Слово «фестиваль» употребляется в разных точках мира по разным поводам, бывает фестиваль селёдки (да-да!), игрушек, пива. Но в нашем случае это слово означает возможность со-творчества, когда в творческий процесс вовлечены все - исполнители, зрители, слушатели.
Как понять классику?
- Красноярск не является центром мировой культуры и моды. Может ли средний красноярец оценить масштаб того, что происходит в городе в эти десять дней?
- Я не согласен. После Универсиады Красноярск уже нельзя считать городом «на отшибе», это центральный город, доказавший свои возможности. И фестиваль совершенно естественно вытекает из всемирной Универсиады, а самим фактом проведения превращает Красноярск в один из мировых центров культуры! Да и вообще, посмотрите: школа живописи красноярская - уникальна, и точек, где живопись находится на таком высочайшем уровне, в мире очень мало, поверьте; если мы говорим о культурном пространстве в Красноярске, оно очень насыщенно – и театры, драматические, музыкальные, и филармония, в которой 15 высококлассных коллективов.
Нужно ли это публике? А у нас всегда только два пути - либо опускаться до уровня самого необразованного, потакать его прихотям, либо поднимать людей до уровня идеально образованного человека. Мы либо постоянно, каждый день стремимся к идеалу, либо падаем в грязь. По-другому никак.
- Многие жители края не понимают классическую музыку. А как этому научиться? Обычному, среднему человеку почти без музыкального слуха?
- Это беда глобальная, заключается в том, что человечество в конце 20-го века начало терять способность воспринимать информацию через тональный звук. Вся история гуманоидов шла в плане звуковой передачи информации двумя параллельными путями. Первый – языковой. Если мы говорим о поэзии – это звуковая ритмическая, и в общем уже музыкальная информация. А если мы говорим о музыкальном звуке – это ещё более ёмкая абстрактная передача информации. Мы одним звуком можем передать и эмоциональные краски, и чёткую конкретную информацию. Для обучения этому существуют программные произведения. Все люди отличают мажор от минора, печально или весело, песню от танца. Эта информация понятна практически всем, независимо от языков, на которых люди разговаривают.
Но Арнольд Шёнберг - в качестве эксперимента, я подчёркиваю! – сто лет назад стал писать атональную и 12-титоновую музыку, и зашёл очень далеко. Замечательный педагог, он, к сожалению, воспитал огромное количество композиторов, которые стали писать такую музыку. Идти по этому пути гораздо проще и легче, это упрощение универсального музыкального языка.
А то, что эти направления заняли одни из ведущих позиций в мире – в этом есть элемент политики. На Западе даже профессиональные музыковеды и музыканты вам чётко скажут, что исполнять Шостаковича и Прокофьева неправильно, потому что эти композиторы заключили договор с коммунистами. Так же и творчество некоторых немецких артистов – вот знаменитого немецкого дирижёра просто сгноили в Америке, несмотря на то, что он не был членом нацистской партии, более того, спасал людей. И когда после войны он попал в Чикаго – его там просто съели. И он умер, как говорят «от разбитого сердца».
- То есть политика и политкорректность дирижируют даже исполнительским искусством?
- Конечно. Меня как-то спросили в Германии, в чём я вижу феномен знаменитого Берлинского филармонического оркестра? И я ответил – когда Клампер руководил оркестром, ему дали возможность через музыкантов спасать людей. Каждый музыкант, доказавший свою высокую квалификацию в оркестре, мог спасти восемь членов своей семьи. Уровень оркестра, и до того высокий – вырос неимоверно. Корреспонденту моя точка зрения не понравилась. Но, к сожалению, это правда - репрессии, политкорректность, экстремизм рождают иносказательность. Есть в этом парадокс - когда нужно говорить иносказательным, эзоповым, более абстрактным языком – искусство зачастую выигрывает. Однажды корреспондент «Нью-Йорк Таймс» спросил Шостаковича: «Что сделать, чтобы на Западе искусство расцвело так же, как в Советском Союзе?» и композитор ответил: «Его нужно запретить». Я не за то, чтобы были репрессии – я сейчас объясняю один из механизмов творчества. А любой творческий человек умеет управлять этими механизмами сам.
Несчастливые или свободные?
- Вы много лет работали в США. Можете сравнить американскую музыкальную глубинку и российскую?
- А в Америке нет глубинки. Там есть только Нью-Йорк – и остальная Америка (опускает ладонь в самый низ, к полу – авт.), очень ровная и никакая. Там всё абсолютно одинаково, разве что чуть погода разнится. Количество макдональдсов, автозаправок, кинотеатров на душу населения – одинаково. Искусство в Америке имеет гораздо более прикладной характер. Поколения, воспитанные на настоящем искусстве, на Леонарде Бернстайне, уходят. А остаются те, кто не понимает, что такое жизнь, взаимоотношения, потому что это можно понять только через искусство. Только через познание самого себя, извините за пафос, можно познать мир. А эту задачу как раз и решает искусство, работа художника, композитора. Там всё даётся одинаково и просто. Когда-то мы в Союзе удивлялись, что есть страны, допустим Китай или Корея, где все ходят в одинаковых костюмах. Но если вы сейчас посмотрите на США (не в кино) то там все ходят в одинаковых костюмах - рваные джинсы, футболки и кроссовки. Ну надписи на них будут меняться, а всё остальное одинаково.
Если говорить об образовании, то есть точки в Америке, где оно всё ещё на очень высоком уровне. Но это даётся невероятным количеством денег. И те, кто проходят через это образование, влезают в такой долг, что не могут с ним расплатиться всю свою жизнь. И эта задолженность настолько их подавляет, что давит и все творческие процессы.
- Поэтому они набирают перспективную молодёжь из Перу, России, Болгарии, прочих стран?
- Да, для них иностранные студенты как свежая кровь. Они набирают людей, прошедших через другие системы обучения. А вообще там всё подчинено финансам. Поскольку я профессор восьми американских университетов, сидел в приёмных комиссиях, могу рассказать один секрет. Самое неприятное для их университетов - студенты, переходящие из вуза в вуз, их называют «несчастливые» - «unhappy». Они недовольны социумом, не умеют выстраивать отношения с соучениками и профессорами. И вместо того, чтобы искать причину в себе, такие студенты ищут, где им будет хорошо. Финансово это губительная вещь для университета - студент, перейдя в течение года в другой вуз, забирает с собой деньги, он не выплачивает всю сумму за обучение. И таких студентов очень много. Поэтому из двух студентов с одинаковыми показателями примут того, у которого есть дополнительно спортивная карьера, или достижения в искусстве - музыке, театре, живописи. Потому что им легче ужиться не в учёбе, так в своём хобби. Получается, университеты как бы поощряют вовлечённость в социум, для этого поощряя искусства. Но эти решения строго подчинены финансовой составляющей.
- То есть вы чувствуете себя в России свободнее, чем на западе? Вы же можете сравнить жизнь здесь до вашего отъезда, жизнь в США, в разных городах. Действительно, мы более свободны, или тоже вынуждены постоянно с чем-то бороться?
- Вы знаете, в войне победитель всегда адаптирует, воспринимает психологию побеждённого. Америка и Запад решили, что они выиграли холодную войну, совершенно ошибочно, кстати, и полностью адаптировали психологию тоталитарного режима. Поэтому та политкорректность, та невероятная защита органов власти, что есть сейчас на Западе, это нечто удручающее. К примеру, когда я был в Балтиморе двое полицейских застрелили 12-летнего мальчика. Подробности жуткие:12 пуль в спину! Просто им показалось, что у него в руках пистолет. У ребёнка действительно был игрушечный пистолет. В России дети тоже бегают по улице с такими игрушками. Но вместо того чтобы выяснить всё, подойти ближе, или окликнуть мальчика - они просто выпустили ему в спину 12 пуль! Полицейских даже формально не судили, лишили только зарплаты на месяц. У нас в России сразу бы подняли шум и «раскатали» всю полицию за это. Поэтому «Где общество свободнее?» - не простой вопрос. Я могу сказать, что в моём понимании, в моём искусстве - в России я чувствую себя гораздо свободнее.
Есть у нас какие-то спорные моменты в управлении обществом, но те механизмы, которыми управляют на Западе - меня не устраивают. И прежде всего принцип «разделяй и властвуй», эта дутая проблема отношений между чёрными, белыми, азиатами, индейцами и всеми, кем только можно. Разделить общество и контролировать людей по отдельности - это примитивнейшая форма управления, путь к деградации, но там пользуется колоссальным успехом. Поэтому, когда говорят, что в России несвободное общество - мне смешно. Хотя, что такое свободное общество? Это общество, которое наиболее образованно, это ключевой признак. Но образованными людьми гораздо сложнее и тяжелее управлять, ведь образование - это постоянно сомнение в себе, своих знаниях, в определённой форме нигилизм. Когда мы говорим, что в России молодёжь более образованна, мы должны помнить о механизмах контроля. Ведь любой социум - ну вот у меня оркестр! – им нужно управлять, иначе он не будет играть.
- Но вы же не управляете оркестром с помощью кнута и пистолета.
- Нет, но существует определённая система, позволяющая держать дисциплину. И финансовая, и моральная. Мне достаточно посмотреть на музыканта строго - и он понимает, что нужно скорректировать. Мой взгляд помогает ему понять, как он должен вести себя в создавшейся ситуации.
- Тогда музыкант может сказать, что вы узурпировали всю власть, и мешаете ему свободно самовыражаться.
- Безусловно, может. Но тогда это анархия, а оркестр должен быть слаженным механизмом, иначе он погибнет. Это как если бы колёса решили перестать быть автомобилем.
- Есть ли риск, что Фестиваль Хворостовского отгремит в этом году, а потом затухнет? «Провели три концерта, и хватит, поставили галочку»?
- К счастью, руководство фестиваля - губернатор, председатель правительства, художественный руководитель Антон Левахин, министр культуры Аркадий Зинов - это люди, на дух не переносящие компромиссов. Компромисс - враг искусства. Поэтому мы не только не скатимся, но мне кажется, что фестиваль станет органичной частью нашего социума. Проводя его, мы ставим себе очень высокую планку - ведь к нам приехали звёзды мирового уровня, у нас в прекрасной форме и оркестр, и хоры. И этот факт будет помогать общему развитию края и страны, в том направлении (не только музыкальном, но и психологическом) куда всё и должно развиваться.
- А у вас от кого самые большие предвкушения, кого из мастеров вам интереснее всего услышать? С кем поработать?
- Когда я исполняю произведения влюбляюсь в каждое из них. Поэтому жду абсолютно всё! Каждая нота на репетиции мне дорога! Приехавший к нам Юджин Кон, американский пианист, дирижёр, работал со многими мировыми звёздами, у него точно такое же отношение к музыке. И Фестиваль как раз очень хорошо продуман, до мельчайших деталей. От афиш, стиля, привлекающих внимание, и помогающих публике понять, на какие спектакли она захочет купить билеты. И до построения программы, репертуара, подбора солистов. Здесь всё прекрасно и бескомпромиссно!