Валентина КРАСОВСКАЯ - профессор медицины, известный не только в нашей стране. По её книгам пишут докторские диссертации. Она с нуля создала в Красноярске кафедру и центр детской хирургии. А 80 лет назад казалось, что её жизнь закончилась за двухметровым забором, куда 4-летняя Валя попала с матерью и другими семьями раскулаченных сельчан.
Побег в Сибирь
«АиФ на Енисее», Ольга Лобзина: - Валентина Павловна, что осталось в памяти ребёнка, оказавшегося в 4 года в списках репрессированных и попавшего в суровые условия Сибири?
Валентина Красовская: - Есть фильм «Когда деревья были большими», а у меня в памяти - когда заборы были большими. Я поднимала голову, а передо мной - высокий-высокий забор. Когда в селе Орлов-Гай Саратовской области уже не осталось зажиточных крестьян, в жернова репрессивной машины попали и «середняки». Сначала отца отправили на 3 года в ссылку в Красноярск. Отобрав землю и дом, собирались выселить в казахстанские степи и нас с мамой. Но ночью через дыру в заборе мы бежали в Сибирь к отцу.
Полтора месяца добирались до Красноярска. Папу нашли в районе Базаихи. Для жилья он приспособил какой-то сарай-дровяник. Потом переехали в Канск. А когда перед 37-м начались массовые репрессии, боясь расстрела, папа уехал в тайгу на прииски. А мы оказались на улице. Местные жители пожалели нас и выделили землянку. Но когда к хозяевам приехал родственник, пришлось её освободить. И опять помогли простые люди. Пустили в комнату в 6 кв. м, где жили несколько человек.
- Не осталось обиды, что пришлось пройти через все эти испытания?
- Я сама только через 60 лет была реабилитирована, будучи уже известным врачом. Ни злобы, ни обиды, ни желания отомстить нет. А вот страх, ещё долго во мне сидел. Мы скрывали, что из ссыльных. В институте молчала, потому и в комсомол долго не вступала. Призналась в КГБ, когда лучших выпускников пригласили на работу в медсанчасть в закрытом Железногорске. Меня не взяли. А в клинической ординатуре оставили. Как отличницу и общественницу.
Хождение по мукам
- В секретный город вас не взяли, но доверили создание кафедры и детской хирургии в Красноярске…
- Условий для лечения детей в 40-х годах не было, и ребятишки с пороками развития просто умирали. Идея создания кафедры и отделения детской хирургии принадлежала проректору по учебной работе Красноярского мединститута, профессору Гливенко. Вера Филипповна - руководитель моей докторской диссертации - поручила мне заниматься созданием кафедры. И началось хождение по мукам, которое растянулось почти на 10 лет. Председателем крайисполкома в те годы был Николай Татарчук, даже упоминание моей фамилии его раздражало. А я настойчиво добивалась своего. Приходила в приёмную и говорила секретарю: «Отсюда сама не уйду, только на носилках с милицией». И деньги на строительство дали. В ущерб семье и научной работе сутками занималась центром. Приходилось решать организационные вопросы, начиная с проектирования здания, контролировать ход строительства и т. д. А ночью оперировала.
Принятие решения - всегда риск
- Вы много оперировали сами. Были случаи, когда пациент погибал на операционном столе?
- У меня пациенты никогда не умирали на операционном столе. А вот в реанимации всё было. На всю жизнь запомнила девочку, которую не смогли спасти. У неё был врождённый порок сердца (сегодня лечится без проблем), я была её лечащим врачом. Она не хотела идти на операцию, пряталась под кроватью. И я уговорила девочку вылезти оттуда и за руку привела в операционную. Операция прошла успешно. Умерла девочка от отёка лёгких. В те годы ещё недостаточно была развита анестезия. Я тогда хотела бросить медицину, со мной была истерика. До сих пор, когда её вспоминаю, плачу.
А вообще в нашей профессии принятие решения - ответственное и рискованное дело. Я «умирала» с каждым ребёнком. Всегда говорю своим ученикам: ценность детского хирурга не в том, сколько он операций сделал, а сколько не сделал. Удержался, где казалось, нужна операция, а на самом деле можно обойтись медикаментозным лечением. И моя интуиция меня не подводила.
- Сегодня среди детей много раковых больных. А в 60-е годы такие случаи встречались? Ведь серьёзных проблем с экологией, машин и загазованности не было.
- Это заблуждение, что тогда онкологии у детей не было. Когда я занялась диагностикой, более тысячи деток, больных раком, прошли через мои руки. И проблемы с экологией были. Тогда уже работал алюминиевый завод, а это бензопирен… Он влиял на нервную систему, встречались у детей уродства. А аппаратуры, позволяющей выявлять патологии на ранней стадии беременности, ещё не было.
«Доченька, не надо - раскулачат»
- Выйдя на пенсию, уже в условиях капитализма, вы создали частную клинку. Не страшно было?
- Нет. В 66 лет я организовала свою клинику. Правда, мама с опаской говорила: «Доченька, не надо, ведь раскулачат». А когда по телевизору видела, что происходит в стране, возмущалась: «Сейчас если бы многих раскулачили, это было бы справедливо». Надо скромнее жить, считала мама, испытав в своей жизни немало тягот и несправедливости.
- Советская система с одной стороны уничтожала, с другой - давала возможность на бесплатное лечение, образование.
- Проблем в здравоохранении и тогда было много. В 50-70-х - железный занавес, холодная война, блокада западных стран... У нас выпускали недостаточно препаратов, антибиотики были в дефиците. Что называется, лечите водой. Больному требуется лекарство, а его нет, но есть в аптеках крайкома, горкома. У них уже тогда были свои фабрики, заводы, клиники, магазины, спецобслуживание…
- Сейчас тоже много странностей происходит в медицине. Государство выделяет огромные деньги на приобретение современной аппаратуры, а чиновники, например, покупают компьютерные томографы за тройную цену через подставные фирмы.
- Коррупция. А сколько можно было сделать для людей и закупить оборудования без мошенничества в этой сфере! Что делаю я как частный бизнесмен? Связываюсь с коллегами, собираю информацию о том, где какие цены, кто и что продаёт, что в системе востребовано. Выбираю высококлассное диагностическое оборудование за 2,5 млн рублей. В это же время одна из муниципальных больниц покупает такой же аппарат за 5 млн.
- А в государственных клиниках можно услышать: «Если хотите, чтобы вас облизывали, идите в частную клинику. А нам столько не платят». Уверена, у нас немало достойных врачей, работающих не за деньги, а по зову сердца. Но почему при наличии новых центров, современных технологий, оборудования медицинское обслуживание не становится лучше, а врачи откровенно хамят?
- К сожалению, вся страна сегодня больна. Не может быть в одном государстве идеальным только здравоохранение или образование, а всё остальное - гнилым. Надо изживать негативные явления в системе и пропагандировать положительные изменения в нашей жизни.
Тем не менее я считаю, что ситуация в медицине лучше, чем в других отраслях. Хотя вопросов к власти много. Например, почему красноярские депутаты вычеркнули здравоохранение из списков социальных объектов, оставив там банки, торговлю? И аренда для медучреждений выросла в шесть раз! Чтобы выжить, частным клиникам приходится повышать стоимость услуг.
Звонок через 40 лет
- За последние годы положительный имидж врача упал. Что заставляет людей выбирать этот путь?
- Для меня сама большая награда - благодарность пациента. Недавно услышала по радио: «Валентина Павловна, бесконечно вам благодарна. В 53-м вы меня оперировали, у меня был рак желудка». Или звонок через 40 лет: «Это Лена, вы меня оперировали в 6-летнем возрасте…» У ребёнка была огромная саркома ягодицы, все доктора, смотревшие девочку до меня (её возили в разные клиники) говорили, что нужна ампутация ноги и половины таза. Я сделала сберегательную операцию. Буквально выгребала опухоль между нервами и мышцами. И девочка выжила и не стала инвалидом. Позже вышла замуж, родила двоих парней. Даже пусть будет одна такая пациентка (а их вообще-то тысячи), это счастье - спасти чью-то жизнь. О деньгах в такие минуты не думаешь.