«АиФ-Красноярск» рассказывает несколько новогодних историй, которые красноярцы запомнили на всю жизнь.
Спугнуть духов и русских туристов
Прима Красноярского музыкального театра, заслуженная артистка России Валентина Литвина:
Однажды мне пришлось праздновать Новый год дважды. Первый раз случилась возможность встретить его в своей стране, а спустя некоторое время - повторно окунуться в атмосферу сказки в Китае в феврале.
Не секрет, что Новый год в Китае празднуют совсем не так, как в остальном мире. Очень хотелось познакомиться с характерными особенностями празднования, которых больше нигде не встретишь. Насмотревшись на убранства улиц с доминированием красного цвета, мы решились на самый смелый и дерзкий поступок.
Мною и ещё парочкой коллег-артистов было принято решение покинуть территорию гостиницы и выйти в ночь непосредственно в предновогодние минуты. Мы знали, что в Китае принято отпугивать злых духов, которые в канун новогоднего празднования норовят проникнуть в дома людей. Знали, что запуск петард и фейерверков там - очень древняя традиция. Мы лишь не могли предположить, что, выйдя из гостиницы и свернув на ближайшую милую улицу с жилыми домами, попадём под перекрёстный огонь.
Такого количества одновременно взрывающихся петард я не видела и не слышала никогда. Через каждые пять метров мы наблюдали одну и ту же картину: из дома очень быстро выбегал один китаец, быстренько справлялся с зарядом и так же мгновенно убегал к себе в дом за уютный семейный новогодний стол. Все фейерверки рвались уже без их присутствия. Видимо, всё семейство наслаждалось этим действом из окон. И только русские артисты в ужасе пытались скрыться от самых счастливых новогодних мгновений. Странные эти русские...
Потерялся мальчик
Заместитель главного редактора «АиФ на Енисее» Михаил Маркович:
Случилось это в 1978 году. Моя семья в то время счастливо жила в закрытом Железногорске. На праздники к нам всегда приходили коллеги родителей, и мы весело отмечали Новый год.
Я был тогда пятилетним пацаном, вертелся у всех под ногами и мешал, как мог, взрослым за столом. Поэтому, чтобы хоть как-то создавать паузы для нормального общения, гости придумывали для меня всевозможные игры.
Особой популярностью пользовались прятки. Они гарантировали застолью минут 10-15 спокойной жизни без присутствия вредоносного ребёнка. И вот в очередной раз настало моё время прятаться, и я выбрал для себя суперукромное место - тумбочку под телевизором. Это был полноценный ящик на ножках, с откидывающейся передней дверкой, метра полтора в длину и 60 на 60 см в ширину и высоту. Внутри мама хранила свежее постельное бельё и полотенца. Устроившись внутри и закрыв дверку, я приготовился быть никогда не найденным. В тумбе было темно, на белье мягко, и я быстро уснул. Помню ощущение счастья: «Не нашли»! Ночью, проводив гостей, родители решили, что я лёг спать в своей комнате. А вот когда я не появился с рассветом, отправились на поиски и к ужасу своему обнаружили, что одежда вся дома, а мальчика нет! Вот от криков: «Где ребенок?!» - я и проснулся. Открыл дверцу и нашёлся…
Ангиной по никотину
Генеральный директор, главный редактор «7 канал Красноярск» Игорь Астапов:
8 лет назад Новый год помог мне преодолеть пагубную привычку к никотину.
А 11 января, выйдя на работу, обнаружил, что не хочу курить. Вот пачка сигарет лежит прямо передо мной, и пусть лежит. В первый день отмечал в голове: «Три часа отработал - и не тянет курить»; «6 часов - не тянет». Так, наверное, до сих пор в администрации края в моём старом кабинете и лежат те сигареты. Мне они больше не нужны.
На дальней станции сойду…
Наталья Жабыко, пресс-секретарь Федерального кардиоцентра Красноярска:
История эта случилась под Новый год, в декабре 1983-го. Мне было 8 лет, училась я во втором классе Кежемской средней школы. Лучшие годы своего детства провела у любимой бабулечки в большом селе на берегу Ангары.
До школы километра четыре, общественного транспорта не было, и каждое утро ровно в семь я выдвигалась из дома в полном обмундировании: валенки, цигейковая шубка, лисья шапка и бабушкина пуховая шаль. Плюс портфель. По сравнению с деревенскими детьми я была городским заморышем, меня пытались откормить пирогами, икрой, деревенской сметаной - как говорила бабушка, чтобы силы были в школу ходить. Зимой бежать в школу было особенно весело. Примерно к середине пути насморк замерзал в сосульки, руки-ноги начинали неметь, и к школе уже подгребала одна большая сосулька. Зато потом разденешься, посидишь в тёплом классе, отойдёшь от мороза, разомлеешь - и так хорошо тебе, такое счастье!
Обратно домой бежать было веселее, но тоже холодно. И вот однажды иду я домой, конец декабря, под минус тридцать. Прошла половину пути, смотрю - у обочины дороги стоит группка людей. Ну, думаю, автобус ждут. Воспоминания о городской жизни ещё были сильны, и я решила, что тоже подожду и доеду до аэропорта, рядом с которым и жила. Стоят мужики в тулупах и унтах, несколько женщин. Вскоре подошёл автобус, все залезли в него, и я в том числе. Едем. Тепло, хорошо! Автобус маленький, горбатый, с носиком. И вот мой поворот. Мы его проезжаем, и автобус едет дальше. Я постеснялась попросить остановиться…. Думаю, на первой остановке выйду, в крайнем случае, на конечной он же развернётся и обратно поедет. А он всё едет и едет. Деревня уже кончилась, начался лес.
Наконец, автобус остановился, открыл дверь, все выходят, и я вышла. Кругом лес, народ куда-то рассосался, автобус заехал в огромные железные ворота, которые тут же закрылись. И никого и ничего, только высокий забор с колючей проволокой, зелёные ворота, лес и столб с фонарём, у которого я и встала. Думаю, сейчас автобус развернётся, выедет из ворот, и я поеду домой.
И вот стоит восьмилетняя городская девочка одна-одинёшенька посреди тайги, стемнело, мороз пробирает до костей, а я всё жду. Вокруг ни души. Постучала кулачком в ворота, да где там - даже приличного звука не получилось… Руки, ноги заледенели, прыгаю, потом сил прыгать уже не осталось. Присела у столба с фонарём, плачу, слёзы тут же замерзают, а я уже ничего не чувствую. Вспомнила единственную молитву, которой бабушка научила, молюсь. Потом давай просить Деда Мороза, если он существует, чтобы вернул меня бабулечке. Говорю: мне никаких подарков больше не надо, только домой верни! Уже в каком-то полузабытьи вижу: отъехали железные ворота, выбегает женщина, кинулась ко мне, схватила и начала трясти, что-то спрашивать, а я её даже понять не могу. Затащила меня в сторожку, посадила около печки, вытряхнула из валенок и шубы и давай растирать меня всю. Суёт крепкий чай, ну чистый чифир: горький, горячий. Я оттаяла, сижу, улыбаюсь. Оказывается, я приехала к зверосовхозу, в котором разводили чернобурок. А он с десяток километров от Кежмы, может, и больше. Автобус рабочих привёз, и никто не заметил маленькую девочку. Спасительница убежала, притащила шофёра и отутюжила его семиэтажным ангарским матом! Носом его в меня тычет, орёт, замахивается, а я к печке припала и улыбаюсь.
- Девочка, а ты чьих будешь?
- Внучка Пелагеи Фёдоровны, моя тётя Мария Ивановна, она в аэропорту главным бухгалтером работает.
- ...Твою налево! Тётя Поля, наверное, извелась вся, вот бы внучка у неё сейчас насмерть замёрзла… Ирод, выгоняй автобус, вези девку да на руки передай. Прибить тебя, скотобазу, мало!
Делать нечего мужику, выгнал из гаража автобус, меня укутали, посадили на первое сиденье и повезли домой. По дороге я уснула. Очнулась уже, когда меня на руках шофёр домой заносил, где металась бедная бабулька. Мужик рассказал, как дело было, получил мешок шанежек и поехал в свой зверосовхоз. Бабушка посадила меня у печки, дышала мне на руки-ноги, плакала и целовала меня, приговаривая: живая!
Этот случай потом мы часто вспоминали, удивлялись, как всё благополучно закончилось. И смеялись от того, что волки и медведи, наверное, обалдели от моей наглости: одной расхаживать зимой по тайге. С тех пор я больше никогда не писала письмо Деду Морозу, я знала, что свой лимит подарков я выбрала сполна.
Последний новый год на родной земле
Журналист-кинодокументалист Андрей Гришаков:
- Из последних Новых годов запомнился переход на 2012 год, вернее, подготовка к нему. Тогда я плотно занимался съёмками фильма о затоплении большой территории на реке Ангаре - в Кежемском районе Красноярского края. Это происходило из-за строительства Богучанской ГЭС. Тогда десятки деревень сжигали, людей выселяли в города. И вот конец декабря 2011 года, древнее село Паново. Уже сожжены окраины деревни, всё село в дыму, из местных жителей всего пятнадцать человек. И они уже почти все получили квартиры с тёплым туалетом в городе - но нет, они до последнего дня не могли расстаться с родной землёй, с могилами предков.
И как они готовились к этому Новому году! Они будто за этой предпраздничной суетой скрывали от самих себя приближение неминуемого: уже совсем скоро их вырвут отсюда вместе с их вековыми корнями. Вырвут навсегда, и многие, особенно пожилые, не выдержат разлуки с родиной и уйдут из жизни - от тоски, на нерве. Но тогда, в декабре 2011 года, деревня, если не обращать внимания на общую задымлённость, будто зажила по-старому. Тогда то там, то здесь были слышны переклички с соседями: мол, да, ёлку бы, ёлку надо ставить. А вон Николай Шнайдер запряг коня и поехал к ельнику в сторону села Кежма - там много молодого подроста, и есть из чего выбрать, и к вечеру он привезёт сразу три: огромную елку себе в дом, поменьше - соседям, Черных Лидии отдаст и самую маленькую завезёт Анне Алексеевне, её тут больше знали по прозвищу Казориха. Она местная песенница, одна из самых добродушных людей на земле.
Уж и магазины все закрыты, местный дом культуры сожжён, по ночам к селу подбираются волки, слышны их завывания, уж, казалось бы, что тут делать? ПОезжай уже в новое жильё, в город Кодинск или Шарыпово, Сосновоборск - но нет, последний Новый год именно на родной земле. Это для них было очень важно. Тут об этом не говорили вслух, но и так было всё понятно. Соседи будут бегать друг к другу за майонезом и солью, и все вдруг решат, что сидеть по своим домам они не будут, а соберутся все вместе - последние не выехавшие пановцы на пановской земле. Я, правда, на сам праздник уеду домой, но потом достану видео с любительской камеры и увижу, как эти ангарцы долго не говорили первый тост, друг другу подолгу накладывая салаты, разливая домашнюю наливочку, открывая банки с соленьями, - все будто оттягивали не то чтобы конец - даже само начало праздника. И всё было ясно без слов: ведь уже объявили, что буквально через несколько дней уже не будет и этого помещения, где они так уютно, в последний раз собрались.
Первый тост: «Ну за всех нас, за родное село, за Паново, что ещё сказать, за...» Тостующий, глава исчезающего посёлка, резко замолчал, но никто не поднял тогда глаз на него, все понимали, что слова были лишними. Пановцы смотрели на свечи на новогоднем столе, на с любовью организованные закуски... Это было для них в последний раз. Новый год на родной земле. Они и не знали других - сколько себя знали, они встречали его здесь, с дедами и прадедами, с родителями, родственниками и друзьями. Об этом затоплении, об исчезновении десятков сибирских деревень на реке Ангаре планирую сделать документальный сериал. Сейчас ищу неравнодушных, готовых поучаствовать в этом проекте.
«Любовный марафон»
Археолог Юрий Гревцов:
- Дело было в 90-х. Друг мой Витя наслаждался состоянием, которое сегодня называется «в активном поиске». По утрам бегал через Коммунальный мост. Жил он на ул. Матросова, итого 5-6 км каждый день. И придумал себе Витя беспроигрышный досуг. В субботу вечером он посещал вечера «для тех, кому за 30». Бонус был неизбежным. Витя пользовался спросом у женщин. Его везли в налаженный уютный быт, одаривали пламенной любовью и на прощание не строили насчёт него особых планов.
Как-то ночью под Новый год звонит у меня домашний телефон. Беру трубку - Витя. Говорит спешно, скороговоркой. Суть в следующем. Он находится в районе пос. Суворовского, говорить долго не может. Иначе его засекут. Мне, по его плану, следует вызвать такси и выдвигаться по объездной бетонке в район Суворовского за ним. Сам он будет бежать по бетонке в направлении Предмостной площади - где я его подхвачу. Я весь в смятении, вызываю машину, таксист не хочет ехать в Суворовский ночью, и вообще подхватывать бегающего там человека. Согласился на два счётчика - едем. Витю увидели сразу. Бежал хорошо, даже отлично. По разделительной полосе. Формовка в руке, куртка-аляска расстёгнута, туфли «Саламандер». Кричит мне: «Не останавливайся, открой дверь сзади!» За Витей, метрах в 100 - погоня. Бегут плохо, зато ну и рожи!
Разбойники 19-го века нервно курили бы в сторонке. Понятно: местная суворовская братва. Подхватили Витю на ходу, выдохнули, поехали в ночной за коньяком стресс снимать. Суть дела. Всё было как обычно, пока в час ночи не позвонил её муж. И всё полетело в тартарары. Звонит, чтобы милую не напугать: отпустили с ночной смены. Не напугал. Ни капельки.... Витя - ходу. А автобусов нет. Такси ночью в Суворовском отродясь не бывало. Телефонов мобильных ещё в природе не наблюдалось. До дома километров 20. Зато в каждом тёмном дворе, на каждой скамеечке в 90-е в ночь на воскресенье - уголовно-хулиганский паноптикум. А Витя: формовка, «аляска», «Саламандер»... Первый телефон-автомат Витя нашёл минут через 15, после того как принял решение не останавливаться, бежать в сторону дома. Пока звонил мне, попал в зону внимания братвы.