Потомственный военный, атаман Союза казаков Енисея Анатолий Князьков прошёл Афганистан, Чечню и Приднестровье. Был лично знаком с генералом Лебедем, который, став губернатором Красноярского края, пригласил его в свою команду. Подполковник запаса работает школьным учителем и считает, что готовить защитников Отечества нужно со школьной скамьи.
Написал пять рапортов
Татьяна Фирсова: Анатолий Алексеевич, почему вы решили стать военным? Мечта детства?
Анатолий Князьков: Дело в том, что я из семьи кадровых военных. Дед был разведчиком, принимал участие в Русско-японской и Первой мировой войнах, отец служил на границе Молдавии с Румынией. Так что моё детство прошло на пограничной заставе, а позже – в военном городке, куда перевели отца.
Будучи маленьким, на вопрос, кем хочу стать, отвечал: «Командиром». Поэтому ни у кого в моей семье не было на этот счёт сомнений. После окончания Одесского артиллерийского училища уехал служить на Дальний Восток. Когда началась война в Афганистане, написал пять рапортов, чтобы меня отправили туда.
– Рвались, как тогда говорили, выполнять интернациональный долг?
– Мой дед всегда говорил, что лучшая профессии для мужчины – быть защитником Родины. Рассказывал, как учил своих солдат на опыте боевых действий. Я понял: чтобы стать командиром и научить бойцов воевать, нужно самому через это пройти.
В Афганистане был на должности начальника разведки, занимался подготовкой разведчиков, принимал участие в операциях «Панджшер» и «Кандагар».
Двенадцать раз ходил «на караван», то есть вместе с моими разведчиками мы устраивали засаду, чтобы перехватить оружие, боеприпасы, обмундирование, которое везли бандформирования из Пакистана, Ирана и Китая. Получил две контузии и одиннадцать осколочных ранений, дважды лежал в госпитале.
«Русские своих не бросают»
– Какой бой вам особенно запомнился?
– Наша разведгруппа пересекала долину и попала в засаду, начался обстрел с трёх сторон. Захватили радиостанции духов и прорвались в горы. Так как мы владели местными языками фарси и дари, то поняли по радиосвязи, что нас искали всю ночь.
Под утро оказались на горе, которая была окружена кишлаками в самом центре базы душманов. Там находились более 3,5 тыс. боевиков. В этом месте радиосвязи не было, сообщить, что попали в засаду, не могли. Заняли круговую оборону, два дня постоянных атак. Но у нас было преимущество: мы находились сверху. На второй день подвезли миномёты, начался обстрел, несколько бойцов погибли. К концу дня увидели два наших вертолёта. По радиосвязи попросил сообщить, что группа попала в засаду, но командир второго вертолёта принял решение нас забрать.
Вертолёт передним колесом встал на выступающий камень, и на весу мы загрузили погибших, раненых и других бойцов. Когда остались вчетвером, борттехник прокричал, что на борту перегруз.
Мы понимали: если нас оставят, погибнем. Командир посмотрел на нас и сказал: «Русские своих не бросают. Запрыгивайте, крепко держитесь», – и вертолёт начал падать в пропасть. Это казалось вечностью, перед глазами пронеслась вся жизнь. Когда до земли оставалось совсем немного, набрав мощность, вертолёт взмыл вверх.
После приземления спросил у пилота, как его фамилия, чтобы знать, кто спас мою группу. Он мне ответил: «У тебя позывной «Чайка»? Это ведь ты три недели назад вытащил наших вертолётчиков, перебив всех духов? Ты нас спас, мы – вас». Тогда мы не думали, что могли погибнуть, не гнались за наградами, просто знали: нужно выручить своих товарищей.
– Как вы оказались в Красноярске?
– По приглашению Александра Лебедя, когда он стал губернатором Красноярского края. Мы хорошо знали друг друга ещё с Афгана, Приднестровья и Чечни. Я работал и жил в Ленинграде, он позвонил, спросил: «Чем занимаешься, разведка?» – он меня так обычно называл. Сказал: «Ты мне нужен». Спрашиваю: «Когда?» Ответил: «Вчера». На следующее утро я был в Красноярске. (Улыбается.)
Он формировал команду, на которую мог положиться. Я был в числе сорока человек, которым он доверял и пригласил к себе работать.
К сожалению, планам, которые мы тогда намечали, не удалось сбыться из-за гибели Александра Ивановича в 2002 году.
Казачество – это моё
– Как боевой и кадровый офицер российской армии стал казачьим атаманом?
– После выхода указа о возрождении казачества в 1990 году понял, что это моё. Тем более главная задача современного казачества – это патриотическое воспитание молодёжи.
Скажу без ложной скромности: такие специалисты, получившие советское образование, – хорошие воспитатели. У нас есть опыт, который необходим современным детям. Можем научить их любить Родину, защищать её и, если понадобится, отдать за неё жизнь.
Надо признать, что заинтересовать подростков и оторвать их от гаджетов непросто, поэтому с 2015 года мы начали создавать казачьи классы для детей с 10–11 лет.
Учим ребят фланкировке: это выполнение боевых приёмов шашками, занимаемся строевой подготовкой, стрельбой, разборкой и сборкой автомата Калашникова. Сейчас в крае создано 15 таких казачьих классов, и все они уже три года принимают участие в турнире допризывной молодёжи «Сила Сибири».
– Похоже на элементы начальной военной подготовки, о которой в последнее время говорят многие учителя ОБЖ.
– С 1 сентября этого года предмет называется по-другому – «Основы безопасности и защиты Родины», он как раз и дополнен элементами НВП. Этот модуль уже плавно внедряется.
Деньги решают всё?
– Вы преподаёте в красноярской школе № 6 и хорошо знаете ситуацию изнутри. Почему сейчас отношения между учителями и учениками порой складываются непросто? Крики, рукоприкладство, взаимные оскорбления. Как мы до этого докатились?
– Это результат лихих девяностых, когда наступило время вседозволенности, в том числе и в образовании. Ведь тогда во всех министерствах, в том числе и Минобре, сидели иностранные советники, которые ломали систему советского образования. Школы стали образовательными учреждениями, термин «обучение» заменили «образовательной услугой», появились частные школы и вузы, репетиторы. Всё это не прошло бесследно, и сейчас мы с трудом это исправляем.
Нынешние родители школьников – представители того самого потерянного поколения девяностых. Они могут позволить себе повысить на учителя голос при детях из-за сделанного его ребёнку замечания.
Место духовно-нравственных ценностей заняли деньги, которые сегодня решают всё. Тем не менее в большинстве своём у нас хорошая молодёжь, просто её вовремя нужно направить в правильное русло.
– И всё-таки можно ли восстановить уважение к профессии учителя? Как много на это потребуется времени?
– Вопрос сложный. Это взаимный процесс, который зависит и от учителей, и от учеников. Дети, глядя на поведение педагога, копируют его и начинают вести себя так же. Педагогам нужно понимать: нет одинаковых детей, к каждому требуется свой подход. И обязательно работать с семьями, от которых тоже во многом зависит, какими вырастут наши мальчишки и девчонки.