Малоснежная зима и ранняя весна привели к тому, что пожароопасный сезон в этом году начался раньше обычного. Уже сейчас серьёзно горит Забайкалье, Новосибирская и Амурская область, в Красноярском крае на сегодняшний день пожаров в три раза больше, чем в это же время в прошлом году. Корреспондент «АиФ-Красноярск» поговорил с ветераном авиалесохраны Виктором Каширских о том, почему с каждым годом ситуация с лесными пожарами ухудшается и что нужно, чтобы Россия перестала задыхаться от дыма.
Опыт всесоюзной кочегарки
Вера Ракова: Виктор Петрович, в нашем регионе уже объявлен особый противопожарный режим. На дворе ещё апрель, а дым уже накрывает Красноярск. У вас большой опыт тушения лесных пожаров. Как думаете, ждать ли нам повторения «огненного лета» прошлого года?
Виктор Каширских: В этом году весна действительно ранняя, снег уже растаял, в лесах сухо. Обычно пожароопасный сезон в лесах стартовал 15 мая, самое раннее – 5 мая. Именно тогда начиналось авиапатрулирование. В этом году первый самолёт Ан-2 вылетел уже 22 апреля. В отдельные годы пожары полыхали на южных склонах и в конце апреля, но чтобы так рано – такое за 45 лет моей работы впервые. Каким будет сезон, предугадать сложно: всё зависит от погоды. Будет лето дождливым – таких пожаров, как в прошлом году, не будет.
– А если жарким – опять будем гореть? Почему, имея современные средства связи, технику, опыт в конце концов, мы зависим от капризов погоды?
– Это больной вопрос. Чтобы не допустить распространения пожара, его надо купировать на начальной стадии, но для этого нужны люди и техника. Когда я начинал работать в Богучанском отделении Красноярской авиабазы, оно было одним из самых крупных в крае. В штате до10 оперативных групп парашютистов (60 человек), ещё 33 человека – механизированный отряд на технике. В день мы могли потушить 7–8 пожаров. Как это было? Утром вылетает Ан-2 на патрулирование, у него на борту уже есть группа парашютистов и 100 кг взрывчатых материалов. При обнаружении пожара парашютисты в течение 15 минут высаживались на месте, в течение часа локализовывали пожар, сообщали об этом в диспетчерский пункт авиаотделения. На место пожара вылетал вертолёт с группой десантников. Те проводили его дотушивание и ликвидацию, окарауливание, а парашютисты на вертолёте возвращались на базу и были вновь готовы к прыжку. Пожары практически не возобновлялись, потому что кромку пожара обрабатывали взрывчаткой.
Богучанский район в те годы тоже горел часто. В день возникало по 5–8 пожаров. Центр управления был в Москве, оттуда поступала разнарядка, какому региону нужна помощь: тушили всей страной, поэтому наш район называли всесоюзной кочегаркой. Но крупных пожаров не было. Помню 1978 год, когда у нас пожар был в тысячу гектаров, к нам комиссия из Москвы прилетела, чтобы расследовать причины, почему допустили его разрастание. Сейчас тысяча гектаров считается маленьким пожаром, горят десятки, сотни тысяч гектаров леса. А с таким пожаром справиться нельзя даже тем составом, что был у нас в те годы, что уж говорить о сегодняшнем дне! Парашютистов в Богучанах нет совсем, только 36 десантников, из них 17 опытные, остальные новички. Ан-2 улетает на патрулирование один. О том, что он нашёл пожар, передаёт в диспетчерский пункт. Причём не всегда это получается сделать оперативно: на севере есть проблема со связью. Ему приходится лететь обратно до тех пор, пока не появится радиосвязь, и только тогда он передаёт данные о пожаре – спустя час после обнаружения. Диспетчер ставит в план Ми-8 для доставки десантников. И пока этот пожар обслужат, уходит 2, 3, 4 часа, а при жаре в 30 градусов и ветре 5–7 м/с он разрастается до огромных масштабов...
Нет людей и связи
– Подождите, как это нет связи? Мы же в 21-м веке живём…
– Да, но только не в лесопожарной охране. Нет в достаточном количестве спутниковых телефонов, 1–2 на всё авиаотделение, GPS не хватает, их, можно сказать, вообще нет. При современных условиях тушения очень нужны квадрокоптеры. Сейчас при тушении лесных пожаров взяли принцип МЧС: кто прибыл первым на место, тот и руководит. Но если пожар на территории 5–10 тыс. га,
то одному руководителю не справиться с таким объёмом. Чтобы отследить кромку пожара, уходит по 10–12 часов. Ускорить обследование территории могли бы квадрокоптеры.
Теперь что касается космического мониторинга. Да, на многие параметры данного вида обнаружения лесных пожаров можно положиться, но… Например, пожар обнаружен космомониторингом в 20.00 местного времени. Полёты самолётов закончились по причине нехватки саннормы у экипажа воздушного судна. Получается, выбор один. Утром самолёт по расписанию вылетает с осмотром пожара и передаёт данные. И только тогда можно лететь на его обслуживание. А площадь за ночь увеличивается в разы. С каждым годом становится всё хуже. Последние 3–4 года мы постоянно горим. Не верьте цифрам, когда вам сообщают, что за первые сутки ликвидировали основную массу пожаров. Это просто отчётность. Людей вывозят с не до конца потушенных очагов, а ставят как отработанный участок. Через несколько дней там снова полыхает. И не вина людей, которые отправляют эти отчёты. Просто вывозка этих людей нужна для обслуживания вновь обнаруженных пожаров: авиагрупп не хватает.
– Вы говорите, не хватает кадров. Это по штатному расписанию или люди не идут на такую опасную работу?
– Не хватает в принципе, и большая текучесть тоже. Когда я в прошлом году уходил, в штате было 45 сотрудников, к началу сезона осталось 17. Это немудрено. Зарплата сотрудника на передовой около 40 тыс. (при работе до 12–16 часов в сутки, с ненормированным графиком и без выходных), причём это только в течение 4–5 месяцев «горячего сезона», а остальное – на минималке.
В этом году разработали новые условия оплаты труда, но насколько они будут эффективны, пока сказать трудно. Тем более у нас сейчас ещё одна проблема – пандемия коронавируса. Губернатор уже сказал, что регион не дополучит доходы. Поэтому не думаю, что существенно что-то изменится.
Эффект бездействия
– Для тушения степных пожаров создаются добровольные пожарные дружины. А в тушении лесных пожаров участвует местное население?
– Пожарами должны заниматься профессионалы. Человек, который не знает, как справиться с горящими деревьями высотой 20–30 метров, всё равно что младенец. Нередки случаи, когда люди гибли в огне. Даже профессионалы. Помню, в 80-е годы огонь валом шёл в деревню Хая, пожарные хотели отжечь полосу возле ЛЭП, но люди не дали, ссылаясь на то, что там грибные и ягодные места, сгорит много хорошего леса. Пришлось привлекать милицию, но к тому времени пожар разросся так, что потребовалась эвакуация населения и привлечение пожарного поезда. Деревню спасли, люди потом извинялись. Поэтому считаю, что непрофессионалов и близко подпускать к тушению лесных пожаров нельзя. В 70-е годы костяк авиалесоохраны, особенно парашютную службу, составляли бывшие воины ВДВ.
– Вблизи населённых пунктов с пожарами ещё борются, а на севере просто наблюдают: мол, ущерб незначительный по сравнению с затратами. Вы тоже так думаете?
– Ущерб от одного гектара пожара, если переводить на деньги, действительно минимальный по сравнению с теми затратами, которые приходится задействовать при начале тушения. Но там наверху не считают глобальный ущерб, который мы своим бездействием наносим природе. Ведь если не пойдут дожди, пожар будет уже на
1 тыс. га. Сколько там сгорит животных, деревьев, охотничьих родовых участков, сколько дыма попадёт в атмосферу и долетит до городов, как это отразится на здоровье людей? А какой от дыма парниковый эффект? Специалисты говорят, что ледники тают в том числе и от постоянных пожаров на севере. Но это можно предотвратить, если вернуть лесопожарную охрану в то состояние, которое было раньше. И давить пожар ещё в зародыше.