Варвара Пенькова, в девичестве Марфенко, родилась в 1922 году на Украине, в селе Чеботовка Станично-Луганского района. Бабушка Аграфена и дед Арсений считали себя донскими казаками и жили на хуторе. У них в доме прошло беззаботное и короткое варино детство. Но, когда началась война, жизнь перевернулась… «АиФ-Красноярск» рассказывает о судьбе украинки, заброшенной в Сибирь.
Варино детство
Окончив семилетку, Варя отправилась в Ворошиловград. В семье было много железнодорожников, она хотела продолжить династию. Но на паровозостроительный завод её не приняли из-за возраста. Думала отложить мечту на время, оказалось, что навсегда.
После курсов счетоводов Варвара успела несколько лет поработать на фабрике. «А потом началась война, и жизнь наша кончилась, - вспоминала Варвара Поликарповна. - О начале войны объявили в воскресенье, а уже в среду Ворошиловград начали бомбить. Стали поднимать ополчение, отправлять ребят на фронт. Девчонки из ополчения таскали песок на крыши, заклеивали окна, дежурили на улицах. Я тоже была в ополчении».
В августе 1941 года Варваре пришла повестка рыть противотанковые окопы. Трудовую армию собрали на вокзале, посадили в грузовые вагоны без крыш и повезли в Запорожье. «Бомбёжки шли постоянно. Окопы рыли только ночью, в полной темноте. Костры жечь нельзя. Жили в землянках, скирдах соломы, каких-то сараях. В ноябре немцы прорвали фронт, и вместе с армией отступали и мы. Это была страшная картина: люди уходили пешком, тащили с собой домашний скарб, гнали скот. Вместе с гражданскими шли военные. Беспрерывные бомбёжки, обстрелы. На переправах вода была красной от крови».
Во время одной из таких бомбёжек Варвару с подругой сбило с ног, и они свалились в воронку. Варвара упала вниз головой, и это её спасло. Осколок попал в ногу, до конца жизни там сидел. Когда бомбёжка стихла, кинулась к подруге, но та была уже мертва. «В отчаянии побрела назад, в Ворошиловград. Город был в руинах и дыму. Заводы эвакуировали. Пошла к родным, в Чеботовку. Отец был на фронте, мама - на оборонительных работах, дома оставалась только бабушка. Она и стала лечить мою ногу, чем могла».
Холодный фронт
Варвара оправилась. Через некоторое время её вместе с другими молодыми девчонками мобилизовали в химчасть. В июне 42-го немцы опять прорвали фронт. Снова начались бесконечные бомбёжки. Однажды ночью к девчонкам прибежала начальница, сказала, что подали вагоны, надо срочно грузиться. Но было уже поздно. В Ворошиловград вошли немецкие танки, эшелон разбомбили, многие были ранены и убиты. Варвара выжила, но оказалась на оккупированной территории. Через неделю вернулась к бабушке.
В Чеботовке уже была немецкая власть: комендант, переводчик, староста. Жителям запретили покидать посёлок, ввели комендантский час. Переводчиком служил местный немец. Люди говорили, что он разведчик и якобы передавал коменданту неточные сведения. В районе возникли партизанские отряды. Самый известный из них - воспетый в романе «Молодая гвардия» отряд Олега Кошевого. «Мы были одного возраста, и я многих знала».
В Чеботовке девчата и парни вечерами собирались у кого-нибудь дома, закрывали ставни и тайком слушали радио, пытаясь среди треска эфира выловить сводки с фронта. «Тоже партизанили. Мы, девчонки, устраивали танцы для немцев, а парни в это время взрывали дороги и мосты».
А зимой 1942-1943 гг. уже немцы приготовились отступать. Выгоняли хозяев из хат, забирали одежду и закутывались в женские юбки и платья, пихали под одежду солому, чтобы было теплее. И всё-таки сражались с остервенением. Местные жители прятались по погребам. Немцы находили подвалы, открывали и расстреливали сидящих там людей.
Зачистка и аресты
Немецкие войска ушли. Всё было разрушено, сожжено, залито кровью. Над деревней стояла непривычная тишина. Через три дня пришли в деревню отряды - НКВД, НГБУ, особые отделы. Началась чистка среди населения. Арестовали и 19-летнюю Варвару Пенькову, которую обвинили в измене Родине. Следователь вызвал её на допрос часов в 10 вечера и приказал ждать, пока освободится. «Сижу напротив, а он всё пишет и пишет. Мне спать хочется невыносимо, глаза сами закрываются. Тогда он подойдёт, как даст в одно ухо, потом в другое».
Следствие длилось семь месяцев. С началом весны часть заключённых перевели на улицу. Ночью допрашивали, а днём сажали в холодную сырую яму. Среди арестантов началась эпидемия тифа. Но Варвара заболела воспалением лёгких. Когда состояние стало тяжёлым, девушку перевели в военный госпиталь, и она снова выжила. «Повели на суд. Судили военным трибуналом в Ворошиловграде. Слышу, как зачитывают высшую меру наказания - расстрел. Потеряла сознание. Очнулась в камере смертников. На расстрел всегда вызывали вечером. Но в первый вечер меня не вызвали, и во второй тоже. Ночью вижу сон: стою на площади в городе, а кругом цветут красные маки. Красиво, описать невозможно. Проснулась, рассказала девчонкам, а они говорят: «Это хорошо».
Оказалось, к хорошему маки приснились. Все знали: если вызывают без вещей - на расстрел. А если с вещами - возможен пересмотр дела. На следующий день поздно вечером двери распахнулись, и Варвару вызвали - с вещами. Новый приговор - 10 лет лагерей.
326-я колонна
Подогнали «телячьи» вагоны, погрузили арестантов и отправили в путь. Железная печка, параша да окошко с решёткой - обстановка на целый месяц. Кормили сухарями, сушёной рыбой и горохом. «Наешься рыбы, пить хочется. Орём: «Воды!» Если охранник - хороший человек, даст напиться, а другой скажет: заткнитесь, а то так дам, мало не покажется. Но тогда у нас не умирали, крепкие, молодые были. Умирать начали в лагере».
Поезд прибыл в Комсомольск-на-Амуре. «Кругом тайга и столбик с табличкой: «326-я колонна». Стали строить себе жильё. Построили бараки, начали строить железную дорогу». Время ещё военное, а стройка признана особо важной. Строителей неплохо кормили, им доставались продукты из Канады. Нам, чтобы получить 1,2 кг хлеба, нужно было выдать две нормы. Киркой да лопатой женщины рыли колодцы в скале, каждый по 10 метров в глубину. В вырытый колодец засыпали взрывчатку и взрывали породу.
Ещё один случай мне запомнился из лагерной жизни. Мне оставалось лет пять, я жила в бараке для малосрочников. А был ещё барак за колючей проволокой, в котором жили те, у кого срок 25 лет. Среди прочих была там дочь белого генерала Семёнова, сбежавшего в Японию. Потом его взяли, расстреляли всю семью. А дочери не было 18, поэтому её на 25 лет отправили в лагерь. Приведут всех на работу, а её одну охранники выведут и поставят на муравейник голыми ногами. Муравьи кусают, кровь по ногам течёт. Мы взбунтовались. «Работать не будем, пока не прекратите над ней издеваться». Началось разбирательство, вызвали начальство. И девушку увезли куда-то».
Первые шаги на свободе
Когда Варвара освободилась, вернуться на Украину ей не позволили. Опять ссылка и новая жизнь в Сибири. Последние годы отбывала в Иркутской области. Именно там она сделала первые шаги в качестве свободного человека.
На руках у вчерашней арестантки уже был полуторагодовалый сынишка, который родился за колючей проволокой. «Когда мы освобождались, приехал человек и отобрал нескольких мужчин и женщин в леспромхоз в Красноярский край. Вместе с мужем мы оказались в этой партии и попали в посёлок Бозово в декабре 1952 года. В Сибири поженились и прожили вместе 24 года».
Казалось бы, всё потеряно, стёрто в прах и развеяно по ветру. Но по кирпичику молодые построили новую жизнь, и она была счастливой. Хоть и жили в посёлках для ссыльных и были лишены права голосовать, да и многих других. Зато вырастили хороших детей - сына и дочь.
«Когда вышел указ Горбачёва, стали снимать некоторые политические статьи. Моя самая страшная - «измена Родине» - под указ не попала. Подумала, что это несправедливо. И написала председателю Верховного Совета Хасбулатову. Получилось 18 листов - вся моя жизнь». Целый год длилось разбирательство. Следователи приезжали, допрашивали. Наконец 14 августа 1990 года в больницу к Варваре Поликарповне приехали двое военных со старым, пожелтевшим делом. «Сказали, что буду реабилитирована. Но жизнь-то прошла, её не вернёшь. Выплатили компенсацию, приравняли к участникам войны. Из фонда Солженицина дважды в год получаю по 2 тыс. рублей. Могла бы ехать на родину, но здесь у меня дети и внуки, а там - никого».