Запах одиночества. Как живут ветераны в доме инвалидов?

Труженица тыла Зоя Херсановна Горелова говорит, что в доме инвалидов хорошо. Мол, здесь тепло и печку топить не надо. © / Татьяна Бахтигозина / АиФ

Все наши встречи с ветеранами всегда трогательные. Эта получилась особенно грустной. Те, кто пережил войну, последние свои годы проводят не в кругу близких, а в стенах казённого учреждения. Открываешь дверь дома инвалидов, и тебя оглушает особый запах - запах одиночества и немощи. Оглушают и истории тех, кого приехал благодарить за мир…

   
   

В рамках акции редакции «Поздравь ветерана с Победой!» к участникам войны и труженикам тыла мы ездим не только накануне 9 Мая. Тем более сейчас, когда их осталось так мало. Недавно вместе с волонтёрами благотворительного фонда «Помогай - чтобы жить» «АиФ-Красноярск» побывал в доме-интернате № 1 для граждан пожилого возраста и инвалидов.

«Раненые кричали, мы плакали»

98-летняя Мария Антоновна Дула-Нетецкая по документам - труженица тыла. Но из её рассказа выходит, что она была санитаркой на фронте. Подтвердить или опровергнуть этот факт её биографии в интернате не могут: нет у них об этом никаких официальных данных. Но несколько раз она повторяет одно и то же:

«Нас четыре девочки было, мы раненых после боя подбирали… Везёшь бедного на каталажке. Он кричит, плачет, мы плачем. Многие бойцы без рук, без ног. Жалко их, сил нет… А нас командиры жалели - двое их пожилых, помню, было. Они говорили: «Девочки потерпите, новый набор придёт, вас освободим, а то если всю войну здесь будете, надсадитесь - какая потом семейная жизнь».   

Мария Антоновна была санитаркой на фронте. Фото: АиФ/ Татьяна Бахтигозина

Замужем Мария Антоновна побывала. Двоих сыновей родила. Но теперь их уже в живых нет. «Внуки ко мне приходят, только когда пенсию получаю. «Дай, баба», - только от них и слышу. Даю, конечно, копеечку», - говорит она и начинает плакать.

Всегда в передовиках

Вдова участника войны и труженица тыла Анна Владимировна Маркелова в доме инвалидов уже восемь лет. Сейчас живет одна в комнате. Все стены увешала грамотами и дипломами.

«Без меня тут раньше ни одно мероприятие не проходило. И стихи читала, и картины рисовала… Я же сама в интернат попросилась. Пожила два года у дочки и поняла, что они меня все списывают. Но вообще дети меня часто навещают, хоть и живут не в Красноярске, и внук бывает.

   
   

А родилась я в Татарстане. Во время войны окончила восемь классов. С 12 лет работала в колхозе. Но мы только летом взрослым помогали. Правда, учебный год тогда в октябре начинался: все-таки дети были большой силой в колхозе, в сезон работать надо было, а не в школу ходить. Ничего, выросли и выжили. После войны легко поступила в педагогический, я ж отличница всегда была. Но отец меня почти сразу забрал оттуда. Сказал: некогда так долго учиться, работать надо. Ну, и окончила я трёхмесячные медицинские курсы. 16 лет мне было, когда я в посёлке открыла медпункт. Года два проработала, пришёл фельдшер, и моя миссия закончилась. Потом работала в колхозе и всегда была в передовиках, ставили звеньевой, в депутаты сельсовета выбирали… Замуж вышла за одноклассника - он весь израненный с фронта пришёл. Всю жизнь его лечила. Потом уже и дочка с зятем помогали: они оба у меня врачи.

Анна Владимировна в доме инвалидов живёт уже восемь лет. Фото: АиФ/ Татьяна Бахтигозина

А здесь мне хорошо живётся. Я ж со всеми стараюсь в ладу быть. Подружек только всё меньше становится. Одна все сокрушалась: «Когда тебя не станет, как же я буду…», - но ушла раньше.

Отпоили рыбьим жиром

У Дины Ивановны Булычевой на столе в комнатке стопка газет, в том числе «АиФ». Говорит, что один мужчина за газетами ходит покупает, потом ей даёт почитать, а она дальше - другим постояльцам. Газеты здесь хоть и не казённые, как стены, но тоже общие.

«Я - дитя войны. Получаю вот 400 рублей за это. Совсем маленькой была, когда отца забрали на фронт. В 1942-м он погиб. А нас шесть человек у матери осталось. Ей 32 года тогда было, но так замуж больше и не вышла. Пришло время идти мне в первый класс, это уже после войны, в 1947 году, и директор школы говорит: отдай в интернат, там её хоть откормят. Я же худючая была, чуть живая. Мама говорит, что я даже не сидела уже. А в интернате рыбьим жиром отпоили. Закончила я там 6 классов, и тех, у кого родители были, отправили по домам. Тянули меня все - и мама, и братья, которые работали уже. Но после школы никуда поступить не смогла. Видимо, из-за того, что в детстве наголодалась, память совсем у меня плохая была, поэтому и троек полно в аттестате. Пыталась в Минусинске учиться на медсестру. Но стыдно было в городе жить и не иметь приличной одежды. Бросила.

Потом замуж вышла. Двоих детей родила. Жили плохо. Я подсобным рабочим на стройку пошла. Несколько лет - проводницей в поезде «Москва-Абакан».

Дина Ивановна пережила своих детей, остался один внук. Фото: АиФ/ Татьяна Бахтигозина

Так получилось, что дочка пить сильно начала. Осталась я без квартиры, потом домик покупала, но и его не стало. В Минусинске сама в казённый дом попросилась: боялась, что прибьёт меня пьяная компания дочери. Там в интернате почти 13 лет пробыла. Но из-за каких-то изменений меня сюда отправили.

Детей уж нет на этом свете. Внук только. Очень по нему скучаю, деньги ему отправляю (нам же на руки часть пенсии отдают). И по Минусинску тоскую: большая часть жизни там всё-таки прошла».

«Внуки не пишут…и я не беспокою»

Труженица тыла Зоя Херсановна Горелова говорит, что в доме инвалидов хорошо. Мол, здесь тепло и печку топить не надо. Сюда её определили, так как в Саянском районе, где у неё был свой домик, лечить некому, а бабушка с каждым днём чувствовала себя всё хуже.

«Мама у меня умерла рано. Отец ушёл на фронт, но в детдом меня отдавать запретил. Вот я и жила у соседки. В девять лет работать начала. Потом, когда отец погиб, мне по 50 рублей стали платить, как круглой сироте, получала их до 18 лет. Как войну пережили? Не знаю. Особенно когда морозы были, а есть-то нечего. Ещё и картошку последнюю заставляли сушить и на фронт отправлять.

Что с отцом случилось, так до конца и не знаю. Выяснила только, что он был партизаном в подполье в Киеве. Его группа бесследно исчезла. Запросы на Украину отправляла, но так никаких концов больше и не нашла.

Дочку мою убили. Мне как сказали, что её больше нет, я вскрикнула и оглохла… Сын был военным, во Владивостоке служил. Умер от рака желудка. Сейчас на Дальнем Востоке внуки живут. Но они уже давно мне не писали. И им тоже не пишу: зачем лишний раз беспокоить?

Всё у меня хорошо. Только еда тут постная. Жирного хочется. Но тут недалеко магазин, там мы берём колбасу, масло сливочное, сметану. На улицу нам не запрещают ходить. Ногу я вот только ломала - с ходунками теперь».