Московский писатель Сергей Шаргунов в свои 35 лет достаточно давно известен в России как обладатель нескольких литературных премий, журналист, активный политик. С начала крымских событий и войны в Донбассе Шаргунов, помимо прочего, еще и непрестанный участник федеральных телешоу, на которых выступает с ультрапатриотическими призывами. Как удается совмещать литературную работу с буднями военного корреспондента, сам Шаргунов рассказал, на встрече со своими читателями в Красноярске.
- Сергей, как вам Красноярск?
- В первый раз я здесь и готов аплодировать вашему прекрасному городу. Много у меня друзей отсюда, и, честно говоря, давным-давно мечтал здесь оказаться. Провел здесь два дня, завтра улетаю. Вчера было десять километров марш-броска по «Столбам». Очень важно было там побывать, так же как и в Овсянке возле того самого зеленого дома, где жил Виктор Петрович Астафьев. Посмотрел на Красноярскую ГЭС и на площадку с Царь-рыбой поднимался. Надеюсь, встреча с Красноярском не последняя и будут еще поводы встретиться.
- Ваша последняя книга посвящена событиям 1993 года, почему выбрали именно этот период? Чем размышления о нем актуальны сегодня?
- Книга, которая называется «1993», это такой своего рода семейно-исторический роман. Есть несколько тем, которые меня не отпускают. Одна из них - как раз трагические события этого периода. Я каждый раз чувствую свой долг рассказать об этом, попытаться разобраться.
Запах костра
Многие спрашивают, а сколько тебе было лет? Что ты можешь знать про те события? Но, как вы знаете, Лев Толстой не был участником войны 1812 года. Тем более, личное отношение к событиям 1993 года у меня есть, потому что это пережитое, это увиденное. В 13 лет я бегал на баррикады, и запах костра, въевшийся в штаны и ветровку, сообщил моим родителям, где я был. Позднее, в 17 лет, учась на первом курсе журфака, я пришел в комиссию по расследованию этих событий. Мимо меня вереницей прошли те, кто был опален тем пожаром – и родственники погибших, и покалеченные тогда. Именно поэтому для меня было очень важно рассказать ту часть правды, которая мне известна.
Это книга о большой беде, о большой трагедии. И если делать общественные выводы, я думаю, что мы в какой-то степени до сих пор находимся в постскриптуме тех событий. Это был важный, роковой поворот в жизни нашей страны.
Когда книга только появилась, многие говорили: «А как это так - брат шел на брата? Раскол в семье, муж против жены?» … Прошел ровно год с момента выхода книги, и в 2014-м оказалось, что это все легко воспроизводимо в нашей жизни. Потому что возникла другая беда, другая кровь. И в соседней стране пошло это столкновение, и в некоторой части нашего общества точно так же люди стали сжигать мосты между друг другом.
- С какой стороны баррикад себя ощущаете в свете 1993 года?
- Со стороны защитников Дома Советов. Как и ощущал себя в 13 лет. Продолжаю болеть за своих и могу пересматривать кадры той кинохроники, когда грузовики под красными и черно-желто-белыми флагами несутся к «Останкино».
Катаев как зеркало XX века
- О чем будет следующая книга?
- Есть еще одна тема, которая никак не отпускает меня – это судьба писателя Валентина Катаева. Поэтому я взялся за его биографию. Книга еще не вышла, находится в процессе доработки, но надеюсь, что в этом месяце уже поставлю в ней последнюю точку. Так получилось, что нет толковой полноценной полновесной биографии этого русского, советского писателя. Есть только отрывки, эссе, были некоторые тексты советские, но полнокровной биографии человека, который прожил 90 лет без малого, по сути, целый век, этого не было. А это интереснейшая жизнь, это был человек, стоявший совершенно особняком, ученик Бунина, неподражаемый стилист, его книги – это поэзия в прозе.
Одновременно это драматичная жизнь – уроженец Одессы, по одной линии у него предки из духовенства, по другой – военный род. Был офицером, добровольцем ушел на фронт Первой Мировой. Во время Гражданской был и красным, и белым, сражался на бронепоезде с говорящим названием «Новороссия». Его скосил тиф, он остался в Одессе, когда корабли с белыми офицерами ушли. Был арестован, как и брат-гимназист Евгений Петров. В одесской ЧК ожидал расстрела. Спасло его чудо и некоторые знакомства.
И вот этот размах биографии от камеры смертников до золотой звезды Героя Соцтруда в ярко освещенном кремлевском зале – это его жизнь. Это дружба с Есениным, Маяковским и знакомство со всеми персонажами той эпохи – Деникиным, Сталиным, Троцким, Крупской. Есенин и Маяковский писали про него стихи, и Маяковский свой последний вечер у него провел. В общем огромная судьба, и рассказ о нем - это не только рассказ об интересном человеке, но и попытка вглядеться в этот огромный ХХ век без напраслины.
Некоторое замалчивание Катаева связано с тем, что, будучи ярчайшим художником слова, он оказался слишком независимым. И своими поздними вещами бросил вызов псведолиберальным стандартам определенной тусовки, и этого ему простить, конечно, не могли, и с этим я тоже стараюсь разобраться в своей книге.
Русификация русских
- Вы регулярно бываете в Донецке, в Луганске расскажите об этом.
Некоторое время назад я в очередной раз вернулся из Донецка. Там выступал в Донецком национальном университете. Моему приезду предшествовал своеобразный анонс от следящих за мной украинских спецслужб, было написано: «Террористы продолжают русифицировать Донбасс». Конечно, странно – как можно русифицировать регион, где люди всегда говорили и говорят на русском языке? «Террористическая» моя деятельность состоит прежде всего в гуманитарной поддержке многострадальных жителей. Она сводится не столько к привозу медикаментов и еды, но и к встречам, общению, разговорам. Это тоже очень важно.
Сейчас, слава Богу, там стало потише. Очень много людей возвращаются в Донецк. Нот пока непросто там все. Организована рублевая зона, выплачиваются пенсии, зарплаты, правда, очень небольшие. Цены высокие, и тем не менее, если смотреть ближайшие регионы Украины, то там ситуация более катастрофичная. Удивительная история – некоторые жители Запорожья, Херсона приезжают в Донецк и зарабатывают на том, что восстанавливают здания. Такие истории тоже есть. Все сложно, есть и ощущение тревоги, и надежда на мирную жизнь. Хотя под большим вопросом, что там будет дальше.
Мне приходилось в разное время там бывать, впервые оказался там в мае 2014 года. Я написал про эту войну рассказа под названием «Свой». Пока хватило меня на рассказ. Потому что особое отношение ко всему этому и нужно предельное ощущение достоверности, понимания, что ты отвечаешь за каждое слово и за каждую деталь. В этом смысле рассказ о добровольце, который едет через границу, несется в КамАЗе и потом оказывается в аэропорту донецком и гибнет там, - это пережитое, то, что я видел и знал.
Большая трагедия, большая беда. На этой войне я чувствовал себя военкором, и важно было рассказывать то, что вижу. В связи с этим вышли определенные очерки на сайте «Свободная пресса», где я подвизаюсь главредом.
Сегодня там продолжается стрельба, продолжают долбить и по Горловке, и по Донецку, в пригородах Луганска. Все это отзывается в моем сердце болью. Не хочу говорить общих слов. Я считаю, что все это категорически неправильно, и давным-давно пора освободить бывшие Донецкую и Луганские области, и поставить здесь точку. В таком затянутом положении это просто издевательство над русскими людьми и над теми, кто поверил в Россию. Надо добиваться победы, коль уж скоро возникла такая ситуация. Я с самого начала выступал за крымский сценарий.
О Милошевиче и Сирии
- Вы интересуетесь и религиозной тематикой, слышали что-нибудь о таком почитаемом в Красноярске святом времен Великой Отечественной, как Лука Войно-Ясенецкий?
- Я хорошо знаю это имя. Тема Луки очень важная. В этой связи я бы такого автора назвал – отце Тихон Шевкунов, который написал «Несвятые святые и другие рассказы». Он задумал давным-давно что-то сделать про Луку – либо это будет фильм, либо это будет повесть. Владыка Тихон сейчас плотно занимается темой Войно-Ясенецкого, и это тема достойная изучения. Это и чудеса, и совершенно потрясающая и трагичная жизнь священника и лауреата Сталинской премии. Есть, о чем написать, о чем поразмышлять.
- Как относитесь к участию России в сирийских событиях?
- Сложный вопрос. Не во всем я полностью разобрался, но есть у меня определенное понимание. Перефразируя высказывание Александра III, у России кроме армии и флота были еще и союзники. И вот, к сожалению, за 20 с лишним лет мы практически подрастеряли всех своих союзников, раз за разом сдавали страну за страной. И то, что сегодня Сирия – это единственная страна, где у нас есть средиземноморская база, это факт. Это мне понятно. То, что сирийский режим ничем не хуже соседствующих, это тоже очевидно. Хотя рядом есть Саудовская Аравия, где попираются права человека и существует монархия совершенно диктаторского толка, но она пользуется поддержкой США. Это тоже видно. Я не сторонник того, чтобы мы с головой влезали в сирийский конфликт. Не дай Бог. В какой-то степени поддержать тех, кто с нами, это правильно, это соответствует нашим интересам. Еще в 1999 году нужно было дать Милошевичу С-300, чтобы НАТО не могло беспрепятственно бомбить Белград.
- Как вы оцениваете внутреннюю политику в России?
- В США никому не приходит в голову говорить, что страна в принципе неправильная и курс неправильный. Потому что есть понимание, что такое национальные интересы, есть базовые представления о своей стране. У нас проблема страны в том, что нигилизм в любую секунду может все захлестнуть. Та утрата государственности, которая дважды происходила в нашей стране в XX веке, это то, что угрожает нам всегда.
Причем большая часть элит вызывает у меня сомнения. Это люди, многие из которых держат и деньги, и собственность за рубежом, и деток туда отправляют учиться. Насколько они патриотичны, это вопрос открытый. В этом смысле нам необходимо кадровое преображение сегодня, чтобы слова не расходились с делами. Особенно после такого замаха, который произошел в связи с крымскими событиями. Россия уже перешла в другие исторические условия. Насколько мы готовы соответствовать этому во внутренней политике, в экономике, в поддержке своих производств, тоже открытый вопрос. Это вызывает огромную тревогу. Если посмотреть даже ставки, под которые получают кредиты наши производители, - они даже не могут расплатиться. Во всем мире это от 0 до 2%, а у нас они по 25% в год вынуждены выплачивать.
Нобелевка для Распутина
- Вручение нобелевской премии Светлане Алексиевич как расцениваете?
- Может быть, спустя несколько десятков лет никто и не вспомнит о политической составляющей. Останется только то, что дали за произведение на русском языке. Я с интересом и вниманием прочитал многие книги Алексиевич, особенно ранние, но считаю, что в решении по нобелевке есть, безусловно, сильнейшая политическая составляющая. Вот великий русский писатель и сибиряк Валентин Распутин, с которым я дружил, он естественно, не мог даже претендовать на подступы к лонглисту Нобелевской премии из-за своей патриотической позиции.
- Какую книгу читаете сейчас?
- Мне попались уникальные архивы. Те самые, из-за которых я до сих пор не поставил точку в книге о Катаеве. Знаете, когда начинаешь чем-то заниматься добросовестно, то материал сам идет навстречу. Именно поэтому я несколько лет потратил на написание этой биографии. Не могу вам все тайны раскрыть, военные секреты. Потому что, не дай Бог, кто узнает – вцепятся, коршунами налетят. Но я набрел на никому ранее не известный, архив, где есть ключевые отечественные писатели XX века со своими текстами. Так что сейчас этим занимаюсь, надеюсь ускоренными темпами разобраться.
- Вы постоянный участник телешоу Владимира Соловьева, других политизированных ток-шоу. Зачем лично вам это?
- Я вообще стараюсь поменьше ходить на телешоу. Но я там присутствую, потому что потом получаю обратную реакцию, ответы, письма, люди присылают благодарности. Особенно тем, кто живет в Донбассе, это важно. Сейчас у меня появилась своя передача «Процесс» на телеканале «Звезда». Потому что помимо того, что я по образованию тележурналист-международник, это возможность какие-то вещи высказать и, возможность повлиять на какие-то события. Если прямо, неконъюнктурно, аргументированно высказывать определенные взгляды, это, мне кажется, меняет сам социальный ландшафт и настроения в обществе. Нужно влиять на них.
И очень многие высокопоставленные чиновники часто мне говорили: «Ага, вот ты в той-то передаче сказал то-то». Так что вы не думайте, что это все для домохозяек. Это все равно форма влияния. Хотя, наверное, я сокращу свое присутствие на телеэкранах – возможно, чуть быстрее будут появляться новые книги.
На злобу дна. Писатель Роман Сенчин – о затоплении сел, о власти и подвиге 
Писатель из Минусинска может выиграть 700 тысяч рублей 
Дочь писателя Черкасова отметила его 100-летие в минусинской тюрьме 
Вредная привычка анестезиолога. Как врач «поставил крест» на писателе