Чабан, если коротко, это одновременно пастух, воин, философ, скотовод, успешный управленец, олигарх от земли. Как еще назвать человека, который без выходных, праздников и отпусков управляется с тысячеголовым стадом, почти один на один с красными степными волками, внезапными бурями и дичайшими морозами в минус 50?
К тувинскому чабану Владимиру Арану меня привез его сват Игорь Дулуш, директор международного фестиваля живой музыки и веры «Устуу-Хурээ», самого невозможного (там по-настоящему ценят искреннее, от сердца к сердцу, живое общение и стараются обратить внимание всех гостей на духовные моменты внутренней жизни человека, нуждающиеся в пере- или попросту в осмыслении) в материальном мире светского события, на котором мне посчастливилось бывать, и с которого для меня началось знакомство с Тувой.
Шесть часов в субботу, ночевка на ставшей для нас промежуточной по пути к осеннику зимней чабанской стоянке и меньше четырех часов воскресным утром, проведенные рядом с дядей Володей, надеюсь, хоть чуть-чуть изменили мой взгляд на мир.
Мне крепко запомнилось ощущение, как я брела среди отары овец вниз по перевалу горы Кызыл-тайга. Обычно говорят «барашки облаков» чтобы описать красивый пейзаж на небе, а я побывала в реальном облаке из трехсот белых кучерявых курдюков, бараньих поп. Топала среди овечьих задов, потому что вызвалась побыть чабанкой, то есть принять участие в перекочевке скота. Прикиньте, в нашем, как кажется, пока ты сидишь у экрана монитора, напрочь информатизированном мире все еще существуют кочевники, которые на смене сезонов перевозят семью с места на место, а, главное-то, гонят скот к новой стоянке, к новому пастбищу, к свежему корму.
Я подгоняла своими мало уклюжими «Йохуу» (вот же забавно – точно также я «йохукаю» для своих девчонок, когда веду занятия по фитнесу ) или «Хей-хей» разбредающихся по лакомым, по всей видимости, кустарникам, скотинок, и чувствовала, как же красив и удивителен этот момент. От животных исходило уютное тепло. Кажется, я поняла, что переживает волк в стаде овец – мой нос ощутимо будоражил аромат живого нежного молочного мяска. Мой испорченный городской жизнью мозг трепыхался: расценить этот четкий запах как вкусный или брезгливо отторгнуть - сказывался почти без мяса, в большей степени с овощами-крупами-фруктами и непременными печеньками-кофе-шоколадками, рацион.
Еще я почувствовала где-то глубоко внутри сильную волну доброты к теплым животинкам. Мягкие, послушные, безмятежные, они, даже, пожалуй, растормошили во мне нежность.
Для тувинцев это место, где мы с овечками брели дружным шагом, священное. Когда мы с Игорем еще только проезжали по дороге к месту встречи с дядей Володей у озера Сут-Холь (местные жители чтят его как храм под открытым небом), оставляя Кызыл-тайгу справа, мне вообще «приглючилось», что она, блин, живая. Как будто мягко двигались мириады темно-зеленых и охристых чешуек на ее склонах. И шевелилась она сама, могущественная владычица просторной долины, по которой едем мы, и всех окрестностей (местные жители верят, что у горы есть мощный дух-покровитель, который называют хозяйкой).Уже на перевале наступая на плотный зеленый настил, пахнущий чуть ли не специями, поняла, что это был, конечно, зрительный эффект от игры ветра на верхушках травинок.
Это чувство, которое я пережила, пока брела среди курчавых бараньих поп, было очень сильным, теплым и радостным. Для этой земли действие, которое довелось выполнять мне, было очень обыденным, но для меня очень особенным. Так же, как я в тот день, тут на протяжении многих сотен веков пасли овец, коров, лошадей, свиней или яков тысячи кочевников. Это было как, знаете, на короткое мгновение прикоснуться к чему-то незыблемому и настоящему. Неостановимому процессу жизни в самой сокровенной близости с природой.
Кажется, именно это в индийской философии называется «самскарой». Если упростить – бессознательным впечатлением, которое настолько сильно потрясает твою душу, что накрепко отпечатывается в уме и держится всю жизнь и даже, если они существуют, переносится в остальные перерождения.