Железногорец Александр Туркулецкий - уникальный человек. Он один из немногих людей на Земле, которые побывали на ЧАЭС трижды. Дважды как ликвидатор и один раз - как турист. Ему довелось работать на станции сразу после аварии, через несколько лет он закрывал объект «Саркофагом», а через 25 лет после аварии Туркулецкий вернулся в Чернобыль, чтобы снять документальный фильм о последнем подвиге советской страны. С ликвидатором аварии поговорил корреспондент «АиФ-Красноярск».
За что обещали отпуск?
Александр Туркулецкий: В мою жизнь Чернобыль вошёл, когда по телевидению передали сообщение, что произошла авария на атомной станции. Самыми первыми к месту аварии из Железногорска отправились полковник Сперанский (ныне покойный) и его зам, майор Добрынин. Они уехали ещё в мае. Оценили обстановку, прикинули объём работ, необходимые силы, перечень техники. Вернулись в город, доложили начальнику военных строителей генералу Штефану свои соображения.
Михаил Маркович, корреспондент «АиФ-Красноярск»: Но почему вдруг возникла эта мысль - набрать людей из сибирского ядерного города?
- Чернобыльская АЭС была единственной станцией, которая подчинялась украинскому министерству энергетики. Все остальные атомные станции были под управлением Министерства среднего машиностроения. И поскольку с поставленными задачами украинские товарищи не справились, решили привлечь нас. А мы действовали так, как учили: быстро, слаженно. Четверых железногорцев, в том числе и меня, срочно отправили в Ленинград на краткосрочные курсы по обучению управлению бетононасосами. В то время этой техники у нас не было, подойти к станции было невозможно, и тогда было принято решение закупить их за рубежом. 10 июня нас отправили в Ленинград с приказом: «Две недели на обучение, потом отпуск, затем командировка». Но дом повидать нам уже не дали. Из Ленинграда прямиком отправили на Украину. И 27 июня мы уже были на объекте.
Откуда в Чернобыле партизаны?
- Звучит просто и обыденно, но на деле это же было не так?
- Нам выдали накопители, «дозики», спецовки, талоны на питание, которое, кстати, было шикарным. Учили правилам поведения на объекте, правилам питания, даже питья. Эшелоны «Боржоми» и «Есентуки» шли к нам. Пить простую воду запрещалось. Испытываешь жажду? Открой свежую бутылку, прополощи горло, напейся. Если осталась вода - вылей! Оставлять запрещено. Разместили нас в «Голубых озёрах» - дивное место, сосновый бор, рядом несколько лагерей отдыха. Все комнаты были переполнены, народ прибывал каждый день в большом количестве. Правительство приняло решение, и в помощь нам начали призывать отслуживших уже мужиков - «на переподготовку». Мы их называли партизанами. Людей забирали на полгода, часть срока они служили, часть - работали.
- Существовали какие-нибудь принципы замены людского состава?
- Всякое бывало. Командированные специалисты работали по два месяца. Но бывали и исключения. В ходе работы выяснилось, что, например, меня заменить некем. Попросили остаться сверх срока. Первоначальная доза была установлена в 25 рентген, я до «потолка» ещё не дотягивал и поэтому согласился. Так что первая моя командировка растянулась на три месяца, и уехал я только 28 сентября.
- Александр Васильевич, а вы могли просто взять и отказаться от поездки?
- Наверное, мог. Но в то же время и не мог. Был Советский Союз, и, хоть я и был беспартийным, существовало слово «надо». А слова «не хочу», «не буду» не любили в нашей стране. У меня родители - и отец, и мать - оба прошли всю войну. Мать, конечно, была против, а отец сказал: «Сынок, надо помогать». Поэтому, когда мне предложили поехать, я сразу согласился, в первых рядах. Не задумываясь! Ведь тогда мы не отдавали себе отчёта в том, что это за авария. Бедствие такого масштаба случилось впервые. И мы шли туда, куда приказывали, самый сложный район в развалинах у развороченного 4-го энергоблока назывался районом Красноярска-26. Его возглавлял наш командир, полковник Сперанский, он набрал там бешеную дозу, и его заменили. Меняли руководителей трижды, и всех троих уже нет с нами. Потому что не жалели себя. И последний наш командир, Володя Лебедь, водружал флаг победы над «Саркофагом». Потому мы и отмечаем свой День Победы,
30 ноября - день окончания строительства укрытия.
- Александр Васильевич, но ведь за три месяца такой работы любой человек сотрётся в ноль?
- Ну жизнь-то своё всегда возьмёт. Мы, хоть и работали на износ, всё равно умудрялись между сменами сгонять в Киев, с девушками погулять. На Украине ночи чёрные, тёмные и прохладные. Приходилось надевать бушлат, а днём жарища и пекло, респиратор снимать запрещено, пот течёт. Ничего, выдержали и это. Знаете, жизнь тогда в нас всё побеждала. Работали на износ, но никто не ныл, не стонал. Я смотрел по телевизору, как шла борьба с аварией на Фукусиме, и могу вам ответственно сказать: японцы не могут работать так, как мы! У японца дозиметр только запищит - он бросает всё и бежит. А наш, пока работу не сделает, не уйдёт.
Что значит +10 рентген?
- Насколько я знаю, у вас именно с этим периодом связаны особые воспоминания, ваша третья поездка в Чернобыль.
- Да, мы с полковником Сперанским как раз ездили в командировку, создавали фильм «25 лет спустя». Принимали нас тогда тепло, страна была дружественной. Два дня мы вели съёмки. Фильм, кстати, потом получил премию на фестивале документалистики.
- Что чувствовали, когда ходили по тем же местам через 25 лет?
- И скорбь, и гордость - ведь в кратчайшие сроки устранили последствия аварии. Посмотрели, как преобразился Чернобыль. Сейчас это один большой мемориальный комплекс. Сама станция выглядит впечатляюще. Наш «Саркофаг» - над 4-м энергоблоком. Посмотрели то, что сделали тамошние строители, чтобы его укрыть сверху. Шеф тогда украинскую конструкцию обозвал теплицей. Наше-то укрытие свои 30 лет отработало и с минимальным ремонтом могло бы и дальше работать. Но там теперь другие советчики и иностранные советники сделали по-своему. Были мы и в Припяти. Действительно - город-призрак. Осмотрели памятники пожарным, упавшим вертолётчикам, много там признаков уважения. Скорбно, конечно, что такое место угробили, но и гордость, что справились. 30-километровая зона так и осталась вокруг станции.
- Как на Украине относятся к ликвидаторам?
- Совсем другое отношение. У нас облучение 0,1 рентгена и за дозу-то не считается, а у них это страшное дело.
- Говорят, что радиация действует на людей по-разному, порой просто необъяснимо.
- Знаете, киснуть ликвидаторы начали где-то спустя 10 лет после аварии. Причём именно молодёжь. То ли старики более закалёнными оказались, то ли молодые смелее, лезли, куда не положено. Но очень многие ушли из жизни до 50 лет. А старики и сейчас живы. Мы 85 лет скоро будем отмечать дяди Вани Воробьёва, все зовём его отцом родным. 85 лет, а доза у него максимальная! Тогда ведь с нами не церемонились. Когда начальники поняли, что доза 25 рентген маловата для специалистов, нам просто накинули по 10 сверху!
- Современные строители способны повторить ваш подвиг?
- Нет! Современные строители умеют делать ремонт, офисы строгать и многоэтажки, которые потом разваливаются. Заводы строить некому!
- Много было шума с льготами для ликвидаторов. Какова ситуация сейчас?
- Наши льготы урезали во время монетизации. Вместо бесплатных лекарств выписывают мел. Льгота на коммунальные услуги теперь распространяется только лично на ликвидатора. Была программа «Жильё к 2020 году», я её последний участник. За всё приходится бодаться.
- Если бы знали о таком отношении, поехали бы?
- Сложный вопрос. И да, и нет.
«Молись за меня, родная!». 100-летние открытки раскрывают семейные тайны 
По лезвию истории. Как школьный урок связан с будущим России? 
Война как факт биографии. Историк - о Победе, похоронках и смене поколений 
«Бесстрашные погибали первыми». Ветеран-афганец - о боевом опыте 
Зеркало революции. Как жили 100 лет назад красноярцы