«Анализы как у алкоголика»
В 2012 году Ирина даже не понимала, что болеет. Ее беспокоила сильная, несвойственная женщине усталость. По началу грешила на работу — Ирина трудилась учителем математики в средней школе, нагрузка была высокой, а тут еще попросили стать классным руководителем для четвертого класса. В нем учился непростой ребенок: мог показательно выкинуть тетрадки из окна или играть в ноутбуке на уроке, игнорируя учителя.
«На все это старалась реагировать спокойно, с пониманием. Со временем поняла, что чувствую себя как сдутый шарик. В первой половине дня еще энергия есть, а во второй не могу и не хочу даже двигаться», — вспоминает Ирина.
Ежегодный медосмотр показал тревожные цифры в анализах крови. Это был первый сигнал, что с печенью что-то не так. Однако местный терапевт отмахнулась, сказав, что показатели в порядке.
Начались годы хождений по медикам, которые разводили руками. Пытались лечить язву, но лучше не становилось.
«Когда меня лечили в железногорской больнице от язвы, молодая врач посмотрела на меня и сказала: „На вид приличная женщина, а анализы как у самого последнего алкоголика“», — рассказывает она.
Диагноз не могли поставить почти три года. Ирина пыталась лечиться сама: ездила на целебное озеро Плахино, где пила воду и ела лечебную грязь. Это давало лишь временный эффект — анализы улучшались, но через месяц все возвращалось на круги своя.
Наконец Ирина все-таки нашла платного специалиста, который смог назначить правильные анализы и поставить диагноз.
«На приеме я передала ей свои анализы. Смотрю, она глаза закрыла. Я спрашиваю, что там, а она мне говорит — аутоиммунное заболевание и вызванный им цирроз печени. До сих пор помню эти слова: „Пересадка не поможет. Пять лет у вас есть“», — рассказывает Ирина.
Женщина говорит, что, несмотря на печальные новости, решила не унывать, а прожить эти пять лет насыщенно. Родным об отведенном сроке говорить не собиралась.
«Мам, в чем проблема? Я буду донором»
Ирина начала пить гормоны, от которых отекало лицо и разрушались кости, и продолжала искать выход. Обращалась даже к нетрадиционной медицине, биокорректорам и ясновидящим. После сильного стресса — десятичасовой поездки на лодке по Енисею в шторм — ее состояние резко ухудшилось.
«Я уже не могла ходить из-за страшных болей в спине, передвигалась на коляске. В голове был туман, я уволилась из школы. Не хотела, чтобы ученики и их родители видели мое состояние. Я поняла, что время подходит», — говорит Ирина.
Тогда ее невестка настояла на решительных действиях. Через знакомых Ирина попала в Краевую клиническую больницу. Там ее поставили в очередь на трансплантацию. Другой врач, с которым Ирина консультировалась, ошарашил: „Вы можете не дожить до операции. Люди ждут донорский орган годами, а у вас осталось максимум полгода“».
Единственным шансом была пересадка от живого донора. Им мог стать только близкий родственник. По всем параметрам подходил старший сын Сергей.
«Я об этом даже думать не хотела. Сразу сказала, что это не вариант. С Сережей поговорили племянницы моего мужа. И он сразу мне сказал: „Мам, в чем проблема? Я буду донором“. И все, ни в какую не слушал моих возражений», — вспоминает Ирина и начинает плакать, поступок сына трогает ее даже спустя шесть лет.
Хирурги отнеслись к этому с большой осторожностью. Они долго разговаривали с Сергеем наедине, отговаривали, рассказывали о рисках, спрашивали, не заставили ли его. Незадолго до этого в другом регионе во время подобной операции умер донор. Но Сергей был непреклонен.
11 часов на операционном столе
Перед операцией в семье случилось еще одно важное событие. Младший сын Ирины и его беременная невеста все откладывали свадьбу, ждали, когда маме станет лучше.
«Я поняла, что неизвестно, чем кончится моя операция и сказала им: „Так, друзья, женитесь!“ В среду они сыграли свадьбу, а в четверг мы с Сережей уже уехали в больницу», — вспоминает Ирина.
Операция длилась 11 часов. Для Сергея она заняла около трех часов, и он быстро пришел в себя. Ирина очнулась только на четвертый день в реанимации.
«Первое, что я услышала, — радостные крики родных: „Ура, она открыла глаза!“. А потом их удивление: „Ой, ты белая!“. Я ведь до этого была желто-коричневая, даже белки глаз были желтыми. И еще я почувствовала невероятную легкость во всем теле, скованность ушла», — делится она.
Но на девятый день начался кризис. Анализы резко ухудшились, началось отторжение. Ирину срочно перевели в реанимацию, где ей дважды делали плазмаферез — процедуру по замене плазмы крови. Это помогло.
Стали еще роднее
В больнице Ирина провела полтора месяца. За это время у нее родился внук. Главной проблемой после операции стала не печень, а позвоночник, который пострадал от высоких доз гормонов. Она заново училась ходить — сначала с поддержкой, потом со скандинавскими палками.
«Я даже наклониться не могла, все приспособилась делать ногами. До сих пор в больнице обувь надеваю, подняв ногу. Мне ложечку предлагают, а я отказываюсь. Так привычнее», — смеется она.
Сейчас, спустя шесть лет, Ирина чувствует себя хорошо. Страшные прогнозы остались в прошлом. Она нашла новые увлечения: освоила правополушарное рисование и начала шить, стоя за машинкой, которую ей поставили на высокий стол.
Отношения с сыном, по ее словам, стали еще теплее.
«Конечно, он стал еще роднее. Теперь не только частичка меня в нем, но и его частичка во мне. Я безмерно благодарна хирургам, всем медсестрам, и особенно Анечке, которая перед операцией сказала мне: „Не бойтесь, у нас тут врачи такие молодцы, через три дня уже бегать будете!“ Ее слова меня очень вдохновили», — говорит Ирина.
Единственная за девять лет
История Ирины и Сергея Черняков — уникальна для Красноярского края. Программа трансплантации печени и сердца существует девять лет, но за это время врачи провели лишь одну пересадку печени от родственного донора.
Заведующий хирургическим отделением координации донорства органов и тканей ККБ Муслим Цокаев объясняет, почему эта операция настолько редка. Причины включают в себя относительно небольшой срок работы программы (она считается молодой), сложность в подборе пары донор-реципиент, которые должны совпадать по ряду параметров, а также слабую информированность людей о возможности трансплантации.
«Не каждый доктор даже знает о том, что для его пациента существует вариант трансплантации, а родственная трансплантация и вовсе озвучивается в последнюю очередь. К тому же, не каждый человек готов пожертвовать свою почку и часть печени даже для близкого родственника. Поэтому в нашем регионе очень сложно с родственными трансплантациями», — говорит Муслим Цокаев.
Врач признаётся, что для любого хирурга сложно оперировать абсолютно здорового человека — донора.
«В вопросе родственной трансплантации на чаше весов две жизни — жизнь донора и жизнь реципиента, и морально это тяжело. Я участвовал в той трансплантации, пусть и в качестве ассистента, я ощутил этот груз, когда каждое движение судьбоносно. Даже просто взять долю печени из организма донора и переместить в контейнер для подготовки к трансплантации — это невероятно ответственно. Конечно же, операция на печени, пусть и молодому человеку, сопряжена с риском кровотечения, риском печёночной недостаточности в раннем послеоперационном периоде, необходимостью строгой диеты и наблюдения. Именно поэтому Сергея и отговаривали, говорили, что ещё есть время подождать», — отмечает Муслим Цокаев.