В воскресенье, 28 мая, страна отметает очередной День пограничника. В общем строю «зеленых фуражек» в этот день и зеленогорец Михаил Варда. В далекие 80-е он охранял… афгано-иранскую границу.
Задача быть неприметными
О пребывании в Афганистане советских пограничников даже сейчас известно немного. А в начале 80-х эта тема вообще была закрыта. Само появление войск, предназначенных для охраны собственной границы, выглядело бы как очевидная агрессия, как расширение границ государства. Не случайно пребывание «зеленых фуражек» в самом начале кампании не только не обозначалось, но и старательно скрывалось.
«Нас перед самым вводом в Афганистан переодели в общевойсковую форму, — вспоминает Михаил Варда. – Обычная форма советской армии. Простая х/б, простой ремень. Никаких зеленых фуражек, никаких зеленых погон. А когда на третий день мы потеряли первого человека, нас построили и сказали: «Лишний раз свои задницы не высовывайте. За ваше геройство никаких наград не будет – не ждите. Вас здесь вообще нет».
Это был один из сложных периодов в афганской кампании, и пограничники в это время выполняли непривычные для себя функции. Так, на родине мотоманевренные группы создавались как резервные заставы, предназначенные для усиления проблемных участков границы, а в Афганистане первое время они использовались для контроля над экономически важными объектами провинциальных центров: основными магистралями, мостами, аэродромами, промышленными объектами и т.д. Кроме того, пограничникам из мангруппы приходилось «ходить» с колонами в качестве прикрытия.
Совершенно новые условия службы обостряли у бойцов ощущение того, что их действительно нет в Афганистане. А Михаил Михайлович вообще сначала попал в какой-то ирреальный мир.
«Прикомандировали нашу БМП с первых дней к, я так понял, особистам, — рассказывает Михаил Варда. — А может к разведке — я так и не узнал. Днем мы спали, а к ночи появлялись офицеры, и мы с ними к черту на кулички ездили. Встречи с афганцами, постоянные обстрелы. Кто по нам стрелял, по кому мы стреляли – неизвестно. Офицеры только давали координаты. Выпустим весь боекомплект и обратно на базу. И вот это безобразие продолжалось 1,5 месяца».
Потом Михаила Варду прикомандировали водить колонны. Поганое, как он сам говорит, дело.
«Саперы впереди работают — движемся медленно. Пока доплетешься до Кушки, пока загрузишься, пока обратно вернешься, со скуки умрешь…»
Насчет скуки Михаил Михайлович, конечно, несколько преувеличил. Через двадцать минут он рассказал историю, наполненную драматизмом. Про точно такую же колонну.
«Как-то нам передают на базу: ребята, радуйтесь, посылки вам идут. Ждем. Колонну заметили еще километров за шесть. Вот она движется к нам медленно по серпантину горному, то появляется, то вновь исчезает. И вот она уже рядом, под нашей горой, метров 800-900. И мы все видим, как вдруг взлетает в воздух БМП. Водителю точно конец! Дальше еще круче – ребята прыгают с брони, пытаются рассредоточиться и… попадают на противопехотные мины, расставленные духами. Суматоха, крики раненых… Спасибо солдатам из афганского батальона: они первыми пришли на выручку нашим ребятам, оказали первую медицинскую помощь. Нам же категорически запретили покидать базу – боялись, что это ловушка для всех…»
От посылок, конечно, ничего не осталось. Уцелел только сборник стихов афганского поэта, который послала Михаилу его двоюродная сестра. Вот такое удивительное соседство. Прекрасного с ужасным…
Не поинмали всей серьезности
О том, как попал в Афганистан, Михаил вспоминает с нескрываемой иронией:
«Для нас это было таким увлекательным приключением. Физическая и боевая подготовка у нас была на уровне, так что когда пошли слухи, что нашу мотоманевренную группу ожидает боевая стажировка, никто близко к сердцу это не принял. Командировка так командировка. На Дальнем Востоке мы прослужили уже год, так что отряд нам несколько наскучил…»
Где будет проходить стажировка, никто не знал – тогда об Афганистане было очень мало информации. Офицеры молчали, а сами бойцы могли только строить предположения: в мотоманевренной группе уже висели фотографии двух парней, которые погибли в Афганистане.
А потом начал работать особый отдел. Ребят по отдельности вызывали и задавали вопросы… В конце концов было отобрано 300 человек из мангруппы — предварительную проверку прошли все. В отряде оставили только старослужащих, которым до демобилизации оставалось совсем немного времени...
«Морально мы уже были готовы к тому, что едем в Афганистан, но страха не было. И мы часиков в 10 утра 18 апреля 1983 года пересекли границу. Все довольные, с настроением. Надо же, – чужая страна. Заграница! Ландшафт замечательный, солнышко светит, тепло...»
С таким же настроением прибыли на базу. Она представляла из себя два ряда колючей проволоки, между которыми было минное заграждение. В больших вырытых ямах, натянутых сверху брезентом, жил личный состав. Два въезда на базу.
«Тех, кто служил до нас на базе, ребят из мангруппы Забайкальского пограничного округа, мы видели только издалека. Они выезжали в одни ворота — мы заезжали в другие. Прямого контакта не было, поэтому мы еще пару дней находились в приподнято-радостном настроении… А через три дня у нас погиб первый человек и несколько было ранено. Это произошло на закате. Огонь открыли со стороны солнца, трассерами. А мы сидим на башнях, любуемся летящими к нам трассерами: красотища! И тут пули стали шипеть рядом, стучать о броню. Мы — кто куда! И тут поняли, что дураками были. Что все это далеко не прогулка.
Несмотря на то, что наши ожидания, мягко сказать, не оправдались и страшно стало всем, никто из бойцов за все пребывание в Афганистане не посрамил звание пограничника.
«Интересно, мальчишки ведь все были совсем, по 18-20 лет. И страшно было всем. И нам, и офицерам. Но чтобы кто-то спрятался за спину товарища, струсил – такого не было. Даже подумать об этом не могли. Никто и никогда не отказывался от задания. Парни из госпиталя после ранений даже пораньше на базу сбегали. Не могли там валяться, пока мы тут отстреливаемся».
Служба, дружба и быт
Так была ли охрана границы? Да, именно тогда были предприняты первые попытки организовать охрану на афгано-иранской границе. Чтобы остановить поток оружия, наркотиков. И Михаил, как и его товарищи из мангруппы, был участником этих событий.
«Конечно, это была своеобразная охрана границы. Никаких дозоров, секретов не было. Окопались в местечке недалеко от кишлака Карези-Ильяз. На высоте, с которой отлично простреливалось ущелье, являвшеся единственным в этом месте проходом в горах из Ирана. Чуть ниже нас располагался афганский батальон, он и нес основные потери при утренних и вечерних обстрелах. В отличие от нас у них была не слишком выгодная позиция».
Советские пограничники дружили с афганцами. Последние нередко бывали в расположении мангруппы. У Михаила Михайловича даже сохранилось общее фото.
«Помню, они просили наших офицеров сделать огонь интенсивнее, но мы и так были на пределе. Короче, приходилось им и дальше нести потери. А ведь тоже молодые ребята были…»
Утро на афгано-иранской границы в 1985 году начиналось всегда одинаково. С обстрела. Как только появлялись первые лучи солнца, из ущелья со стороны Ирана по позициям советских пограничников и батальону афганской народной армии открывался шквальный огонь из стрелкового оружия, крупнокалиберных пулеметов, минометов. Пограничники и афганцы открывали ответный огонь.
Через двадцать минут стрельба стихала. И до самого вечера на границе наступала абсолютная тишина – ни единого выстрела.
Вечером перед закатом все повторялось в мельчайших подробностях. Шквальный огонь с иранской стороны. Адекватный ответ. И прекращение обстрела через двадцать минут.
А в промежутках между обстрелами на пограничной базе шла обычная, ничем не примечательная жизнь.
«Маленькая буржуйка в углу, горит керосиновая лампа. Ну что за лампа? Просто тряпка, намоченная в керосине. Вот все жилье. Утром встанешь — у тебя полкружки воды. Вот и думаешь, что с ней делать: умыться или все-таки выпить? Конечно же, выпить! Найдут, к примеру, в реке дохлую рыбу. Пока приедут специалисты, пока проверят воду, пройдет не меньше суток. А без воды в такую жару (я полгода не видел там даже тучки!) невыносимо. Это хуже всякого обстрела».
Кроме духов изрядно доставали… змеи и скорпионы. Мерзость такая! А еще запомнился ежик. Его Михаил называет настоящим героем.
«Однажды ночью чуть ниже наших позиций услышали лязг металла о камни. Естественно, открыли огонь из автоматов. Когда прекратили стрелять, снова прислушались. Внизу опять то же самое! Мы давай бросать гранаты. Опять слушаем – лязг не прекращается. Что за дух такой глупый? Мог бы уже притихнуть. Мы опять за автоматы… И только когда рассвело, мы обнаружили ежика, который тащил от наших позиций банку с тушенкой…»
Девять новых фотографий в чёрной рамке
Мангруппа из Камень - Рыболовского отряда простояла на ирано-афганской границе полгода. За это время на Дальнем Востоке в казарме мангруппы появилось девять новых фотографий – это были боевые потери за семь месяцев. Больше половины пограничников получили ранения разной тяжести. Последняя потеря для Михаила оказалась самой горькой: за пять дней до окончания службы в Афганистане погиб его лучший друг — сержант Каримов.
«Удивительно, но до самого конца никто так и не узнал его имя, все звали по фамилии — Каримыч. Он мне все время рассказывал про девушку Гулю, которую он, наверное, очень любил. Говорил, что она очень красивая и когда вернется, обязательно женится на ней… А не дожил он каких-то пять дней. 18 ноября мангруппа должна была выйти из Афганистана, а 13 ноября, расчищая нам дорогу, он подорвался на мине».