Известный режиссер, лауреат Венецианского и Каннского кинофестивалей и номинант на премию «Оскар» Андрей Звягинцев приехал в Красноярск 10 июля в рамках своего тура по Сибири, организованого компанией РусАл. Два с половиной часа мировая знаменитость отвечала на вопросы красноярцев, собравшихся в малом зале краевой филармонии.
«Трагическое сознание моя призма»
- Как вам Красноярск?
- Красноярск - третий город, который я посетил за последнее время. Уже прошли встречи в Братске, и в Иркутске, впереди Абакан. Сюда мы только сегодня прилетели. Летели на самолете АН-24. Честно, думал такие самолеты уже вообще не летают. Он так долго махал крыльями, что мы вместо положенных 1 часа и 20 минут летел все 3 часа. Поэтому единственное, что успел увидеть в Красноярске - это обеденный стол и вот теперь вас. Город, конечно, растет. Пока ехали обратил внимание на «Бобровый лог» и огромные строящиеся эстакады. Прежде я был в Красноярске совсем недолго. Целью моего путешествия был поселок Овсянка - Виктор Петрович Астафьев еще был жив. Тогда запомнил «Столбы», Овсянку и Енисей. Кстати, вы знаете, что жители Братска уверенны, что Енисей впадает в Ангару, а не наоборот?
- Андрей Петрович, фильм «Возвращение» можно назвать жизнеутверждающим. В «Левиафане» уже ощущается полная безысходность. Что поменялось в вашем мироощущении за то время, которое вы шли к Левиафану?
- Очень не люблю вопросов типа, что за тема у вашего фильма, о чем он. Создавая фильм, опираешься на иррациональные токи настолько, что вообще избегаешь рефлектировать. Мне трудно сказать, что случилось между «Возвращением» и «Левиафаном», потому что со мной-то ничего не произошло. Я по-прежнему оптимист, как мне кажется. Но вот этот трагический финал, трагическое сознание - такова моя призма, я никак не могут от этого избавиться. Я осознаю, что есть разные стороны жизни, есть разные минуты, но есть такая грань жизни, которая мне ближе, она меня очень волнует и интересует. У меня нет готовых ответов на подобные вопросы. Это скорее путешествие. Отвечая, я подбираю слова.
- В фильме в «Левиафане» нет ни одного персонажа, который живет по законам нравственности. Вы имеете в виду, что это мы все, что и среди нас их нет?
- Это всего лишь фильм. Одна из оптик, призм, граней всего происходящего с нами. Сказать, что фильм расставил все точки над «и» раз и навсегда было бы слишком самоуверенным. Это просто одна из историй. Что касается нравственного и не нравственного. Все это складывалось из наблюдений. Когда рушится строй, ценности. Когда чья-то рука разом смахнула все как крошки со стола. Когда главным ценностным мерилом становятся деньги, люди выживают, как могли. Когда для человека главной образующей его миросозерцания становятся деньги. Когда другой человек - средство, а не цель вопросы нравственности, целостности, выбора приобретают такие черты.
- Пересматривая свои картины, вы хотите внести в них корректировки?
- Это то же самое, что задать вопрос, если бы вы прожили жизнь сначала, вы бы в ней что-то изменили? Нет! Потому что это совершенно напрасно. Фильм закончен, он живет своей жизнью, автономной. Настолько своей, что иногда люди дают ему такие
интерпретации, которые для меня просто в диковинку. Я никогда не пересматриваю своих картин. Недавно, правда, пришлось пересмотреть «Возвращение» и «Изгнание» только потому, что мы делали цифровую копию. Но сидя в зале, я знал, что смотрю чей-то фильм, в который вмешаться никак не могу.
Русская судьба - терпение
- Такое ощущение, что вас очень интересует тема семьи, уже четвертая картина вращается вокруг этого?
- Семья – это самый сложный клубок взаимоотношений и самый интересный. Меня интересуют не вопросы семьи, а вопросы отношений между людьми. Поэтому все мои истории вращаются вокруг этого малого микрокосмоса.
- Почему все женщины в ваших фильмах отрицательные персонажи?- Они все скорее трагические персонажи. Я уже давно избегаю такой градации, как положительный персонаж и отрицательный персонаж. Это просто человек, сложный. Автор фильма не указует перстом: вот это правильно, а это нет. Он предлагает наблюдать за происходящим с персонажем и относиться к этому сочувственно. Потому что на самом деле это наше отражение, это мы.
- Всегда ли вы заранее знаете, чем закончится ваш фильм?
- Найти финал и начало всегда самое трудное. В случае с «Левиафаном» у нас было так. Николай в первой версии финала садился на трактор, ехал в город на центральную площадь и въезжал в двухэтажное здание городской администрации. Он долго был таким, и все время нас мучил: что что-то тут не так. В конце концов мы пришли к откровению, что никакого возмездия быть не должно. Николай должен просто сойти в эту яму, в эту темноту, в эти 15 лет, которые ему присудили по сути даже не в силах сопротивляться. И это значительно страшнее и правдивее в том смысле, что русская судьба – это терпение. Русский человек невероятно терпелив и смиренен. Финал с хеппи-эндом был бы фальшивым.
Человек - главная ценность
- Чувствуете ли вы себя не понятым и переживаете ли по этому поводу?
- Я знал, что аудитория «Левиафан» расколется, это было понятно. Но что такова будет степень не раскола, не неприязни, не ненависти, а именно непонимания, я никак не ожидал. Для меня этот фильм обращен как раз к самому простому человеку, к идее о том, что нет ничего более ценного, чем человеческая жизнь. Ни государство, ни лозунги, ни президент. Есть человек - это главная ценность. Это даже отражено в тексте Конституции. Вроде бы мне казалось, что фильм как раз об этом и обращен он к аудитории именно с этим знаком. И вдруг такое неприятие. Это меня сильно удивило.
- Что значит, по-вашему, быть человеком?
- Быть верным себе, своим идеям, своим замыслам, своему видению, взгляду. Быть в этом бесстрашным, потому что другого выбора у человека нет. Мне нравятся слова, которым я стараюсь соответствовать, хотя это невероятно трудно. «Если он видит перед собою страх, то он надевает очки вечности, и страх отступает».
- Сможет ли российский кинематограф соперничать с Голливудом. Или нам нужно идти своим путем?