У Анатолия Тубольцева четыре дочки: Ольга, Ева, Евфросиния и Марфа. Все они танцуют, поют и занимаются музыкой. И папа уверен, что это заложено в девочках генетически. Каким-то неведомым образом они унаследовали гены своих польских прапрабабушек, чьи истории жизни вот уже больше 100 лет передаются в роду Тубольцевых из поколения в поколение.
Варшава – Минск – Иркутск – Минусинск – Канск - станция Иланская. Это только самые крупные населённые пункты, где приходилось жить их роду. Первая мировая, Русско-японская, Великая Отечественная – самые масштабные исторические события, которые перепахали их судьбы.
Семья Тубольцевых живёт в Железногорске, это закрытый город в 60 км от Красноярска. Весенним утром Анатолий привёз одну из своих младших дочерей, Марфу, на просмотр в Красноярский хореографический колледж. Балет для неё – мечта, а это шажок к её осуществлению.
Умения – по наследству
«Марфа названа в честь моей прабабушки Марфы Тубольцевой и очень на неё похожа. Евфросиния учится в пятом классе и тоже с раннего возраста танцует в образцовом ансамбле «Сибирята». Ева – гимназистка Мариинской женской гимназии. Старшая Ольга учится в Красноярском колледже искусств им. П. И. Иванова-Радкевича, она будущая певица», – рассказывает Анатолий о девочках.
Евфросиния тоже приехала с папой и сестрой. Девочки как две капли воды похожи друг на друга: гладкий пробор, танцевальная прическа, прямая спина. В этом году отец впервые рассказал им о том, что пришлось пережить их прапрабабушке Марфе Тубольцевой, которая родилась в Варшаве в семье польских евреев, и её близким.
На основе его рассказа Фрося написала школьное сочинение на конкурс «Моя семья в годы войны». Работа заняла первое место, а судьба близких прочно поселилась в её сердце. Оказалось, не просто так все девочки семьи танцуют и поют, а все женщины рода хорошо шьют. Этим же занимались их прапрабабушки в прошлом веке.
Фрося начинает первая. «Моего прапрадедушку звали Семён Игнатович Туболец, он был подпоручиком пехотного батальона Гродненской крепости. Летом 1901 года он приехал в Варшаву и влюбился в Марфу. Прапрабабушке тогда только исполнилось 19 лет, она работала в швейной мастерской своего отца. Семён зашёл в мастерскую, чтобы заказать шинель, ему предстояло ехать на службу в Красноярский край. Портного Адама Демича и его дочерей знали во всей Варшаве».
Дальше Анатолий и Фрося рассказывают вместе, дополняя друг друга и цитируя сочинение, больше похожее на рассказ или повесть.
«Марфа с особой любовью шила шинель для Семёна. Уже влюбившись, она представляла, что шьёт подвенечное платье. Поэтому и шинель вышла нарядной. А через полгода, на Рождество, Семён приехал в Варшаву вновь – свататься. Адам Демич благословил дочь и отпустил с любимым».
Вскоре Марфа уже шила платья барыням и крестьянкам Енисейской губернии.
Письма длиной в 40 лет
«В далёкой Сибири Марфа особенно скучала по своей племяннице Аннушке, потому что больше всех на свете любила её маму, свою старшую сестру. С Аннушкой они вели долгую переписку, которую остановила война».
Они писали друг другу 40 лет. Из писем Марфа знала, что Анна вышла замуж и родила двух дочерей: Марью и Софью, дала им обеим музыкальное образование. Девочки поступили на службу в польский театр имени Арнольда Шифмана. Марья – танцовщицей, а Софья – певицей.
«Варшавские Демичи и их сибирские родственники дружно гордились своими звёздочками. Осенью 1940 года Марья танцевала главную партию Нины в музыкальном спектакле по пьесе Лермонтова «Маскарад». Ей сшили очень красивое платье: голубая основа, рукава-фонарики, белые кружевные узоры и расшитый янтарными бусинами корсет. Всё это великолепие портила жёлтая звезда, пришитая вместо броши».
Демичи были польскими евреями, а Варшава во время Второй мировой была под немцами, и каждый еврей или подозреваемый в еврейском происхождении должен был носить на одежде жёлтую звезду Давида – еврейский символ. Перед выходом на сцену Марья отпорола звезду и приколола на её место бутон розы.
«Ей хотелось быть красивой и настоящей для публики». Во время танца булавка расстегнулась, роза упала на сцену. Девушка привлекла к себе внимание: в зрительном зале было много полицейских.
Жестокая расправа
После спектакля в гримёрную ворвались гестаповцы, сорвали с Марьи платье и вырезали на её груди звезду Давида. Маша потеряла сознание от боли. Гестаповцы запретили извозчикам и санитарам приближаться к театру. Танцоры и музыканты по очереди на руках несли истекающую кровью девушку в больницу. Марья умерла на пороге госпиталя.
После похорон её маму Анну бросили в варшавское гетто, где она вскоре погибла. А сестру Софью уволили из театра и выселили из квартиры. Режиссёр труппы помог ей достать билет до Бреста. Это спасло девушке жизнь. Софья провела в СССР все четыре года войны и смогла вернуться в Варшаву только в 1945 году.
«Зимой 1945 года, когда Красная армия защищала Варшаву от нацистской нечисти, Софья проникла в разрушенный, ещё дымящийся город. Никого из тех, к кому рвалось её сердце четыре долгих года войны, она не нашла. Родные улицы лежали в развалинах, а на могилах не было знакомых имён. В руинах родительского дома чудом сохранились обрывки маминых писем. Три года она писала по старым адресам уездных гарнизонов Восточной Сибири – это была её последняя надежда найти родственную нить. Однажды она получила сухой ответ из Иланского Красноярского края. В нём было мало надежды, но она приехала и нашла Марфу».
Так Марфа узнала, что случилось с её сестрой и со всей семьёй.
Орнамент из роз
«Когда закончились слёзы, Соня рассказала своей сибирской бабушке, что каждую осень вот уже почти десять лет она шьёт по памяти платье, которое было на Маше в день гибели, и дарит его детскому театру. Десять лет и десять платьев».
Следующие три ночи Марфа и Софья снова шили то самое платье.
«Они украсили его орнаментом из роз. На одной из них было пять лепестков, которые раскрывались звёздочкой, как на пилотке с фронтовой фотографии Павла, сына Марфы», – объясняет Фрося.
«Вот он, рядом с моим дедом, молодой и красивый, – помогает дочери Анатолий и показывает фотографию. – Павел – младший из сыновей Семёна и Марфы, ушёл воевать добровольцем на фронт вслед за старшим братом, моим дедом Ульяном. К началу войны ему только-только исполнилось 16 лет, он изменил в документах год рождения с 1924-го на 1922-й.
Уже с фронта он прислал родителям своё фото. На обороте подпись и дата рождения – 1922 год. Это был знак. Никто не отправляет родителям фотографию, подписывая дату своего рождения, они и так её прекрасно знают».
До сегодняшнего дня то платье, к сожалению, не дожило. Но сама история передаётся в семье Тубольцевых из поколения в поколение вот уже много десятков лет.
«Вот Семён и Марфа с дочками, – протягивает чёрно-белое фото Анатолий. – В нашей Марфе и правда можно разглядеть черты прапрабабушки».
Маленькая Марфа, услышав своё имя, широко улыбается, взмахивая густыми ресницами над огромными синими глазами.
«Моя семья теперь у меня как на ладони, – говорит Евфросиния, – я невероятно ею горжусь, и мне очень жалко, что ей пришлось пережить такое».
Белый офицер и модистка
Тогда, в 1950-м, это был единственный приезд Софьи в Сибирь. После она вернулась в Польшу, и никто не знает, как сложилась её дальнейшая судьба. А для Семёна и Марфы Сибирь стала второй родиной.
«Они приехали в Иркутск в 1903 году, – продолжает Анатолий, – но нормальная семейная жизнь поначалу не складывалась. Молодого офицера с хорошим образованием назначили ответственным за поставку нового вооружения, он постоянно ездил на Восток. Скорее всего, это были порты Маньчжурии».
Марфа ждала мужа и занималась любимым делом – шила на заказ. Она была очень востребованной портнихой в городе. «У неё удивительным образом получалось упрощать дамские наряды настолько, что они становились доступными даже малообеспеченным женщинам, но в то же время оставались невероятно модными, стильными и нарядными. Наверняка она привезла с собой из Варшавы выкройки, которых в Сибири не видели».
В 1904 году началась Русско-японская война, и Семён уехал в Маньчжурию уже не за новым вооружением, а воевать. Марфа осталась беременной в их иркутской квартире и, пока муж был на фронте, родила дочь Агафью. А вскоре поступила на работу в иркутский Красный крест. Она шила нижнее бельё для раненых, которых привозили в Иркутск эшелонами. Город стал перевалочным пунктом при возвращении солдат на родину. Исподнее расходовалось как бинты, его нужно было много.
Осенью 1905 года Семён вернулся домой и вскоре вступил в одну из оппозиционных политических партий, что серьёзно ударило по его армейской карьере. Ему сократили жалованье и фактически выслали из Иркутска в небольшой гарнизон в Минусинский уезд. Почти на четыре года Марфа вновь осталась в Иркутске одна. Через несколько месяцев после возвращения его опять перекинули на новое место – уже в Канский уезд. Туда, измученные жизнью друг без друга, они поехали вместе. Марфа ждала второго ребёнка.
Две Прасковьи
«Зима, холод, они с маленьким ребёнком в вагоне, поезд движется невероятно медленно. В дороге у Марфы начались роды. Попутчики, как смогли, соорудили им уголок за занавеской. Родилась вторая дочка, Прасковья. Доктора, которых удавалось найти на станциях, только разводили руками: «Шансов довезти ребёнка живым практически нет». Семён и Марфа в один из моментов смирились, что потеряют дочь, и договорились, что у них обязательно родится ещё одна девочка, и они назовут её Прасковьей в честь этой малышки. Но случилось чудо – ребёнок выжил. Через девять лет у них родилась ещё одна девочка. Так в семье стало две Прасковьи. Нарушить слово, данное друг другу в том зимнем поезде, они не смогли. Дома, чтобы не путать, девочек звали по-разному. Старшую – Паша, а младшую – Пана», – рассказывает Анатолий.
В честь отца и деда
Приехав в Канский уезд, Семён решил уйти в отставку. По Столыпинской реформе получил земельный надел и организовал крестьянско-фермерское хозяйство. Деревня Слобцы, где была земля, стала родовым имением семьи вплоть до 1930 года. Хозяйство было устроено с размахом: мукомольное производство, конезавод. В семье один за другим родились Клементий и Иулиан, а затем Павел и младшая дочка Наташа. Итого семеро детей.
«Иулиан, или Ульян – это мой дед. В честь него названы мой отец и я». Анатолий подозревает, что именно с 1928 по 1930 год семья поменяла фамилию с Туболец на Тубольцевы. Возможно, сыграла роль смена режима или Семён переживал за своё армейское прошлое в царской армии.
Они не только поменяли фамилию, но и бросили свою деревню, хозяйство, всё имущество, кроме одной лошади и гужевой повозки, сдали ВЧК и переехали в Иланский. Можно только предположить, что так Семён спасал семью в жёстких условиях тридцатых годов.
«Доживали свой век они в доме моих деда и бабушки. – Рассказывая о родных, Анатолий в какой-то момент не может сдержать слёз. – Семён умер в 1953 году. Его провожали в последний путь в шинели. И, мне кажется, той самой, которую ему сшила Марфа – он до конца жизни носил её, практически не снимая».
Марфа прожила после Семёна еще девять лет, восемь из них активно занималась воспитанием внуков, а их было тридцать три. До самого конца обшивала близких и передала своё мастерство всем девочкам семьи. Талант к шитью у женской половины теперь в крови. Похоронили Марфу и Семёна в Иланском.
«В нашей семье есть семь слов, которые мы получили в наследство от Семёна и Марфы, – продолжает Анатолий. – В самом начале девяностых друг детства предложил моему отцу заняться сельскохозяйственным бизнесом на землях Семёна, которые тот оставил. Оказалось, отец является их конечным правообладателем. Это было заманчивое предложение, друг взял кредит у государства, открывались колоссальные перспективы для бизнеса. Но отец ответил словами Семёна: «Последнюю лошадь продам, в колхоз не пойду». Именно их когда-то в тридцатые годы публично и громогласно произнёс Семён, когда ему, успешному крестьянину, предложили пойти в колхоз. Отдал всё имущество государству, остался ни с чем, но в колхоз не вступил. Эти семь слов – притча во языцех во всех семьях нашего рода. Они очень ёмкие и могут сегодня означать довольно много. И все мы так или иначе соотносим с ними решения, которые нам порой приходится принимать».
Дед Анатолия Ульян вернулся с войны. С братом Павлом они так и не встретились.
«11 мая 1942 года, в год своего 18-летия, защищая новгородскую землю, Павел Семёнович Тубольцев, внук мастера Демича, погиб в бою с нацистами, чтобы девочки на нашей земле всегда танцевали в красивых платьях, – заканчивает словами из сочинения Евфросиния. – Мы так и назвали сочинение – «У Великой победы красивое платье».
Чтобы фамилия не исчезла
Отец Анатолия оставил добрый след в истории Красноярского края. Он был заместителем главы администрации Железногорска, а позже – заместителем губернатора региона – руководителем департамента жилищно-коммунальной политики администрации Красноярского края. Его запомнили как честного, порядочного и открытого человека, профессионала высокого уровня. К сожалению, он очень рано ушёл из жизни.
Несколько лет назад Анатолий решил вернуть себе фамилию прадеда. Правда, букву в середине поменял на «а», такой вариант был в одном из документов его деда. Теперь он Тубалец. Хотя его жена и все девочки остались Тубольцевыми.
«Это мой вклад в сохранение памяти о нашем роде, чтобы настоящая фамилия семьи не исчезла совсем. Больше этого я вряд ли могу сделать», – считает он.
«Один и тот же сон». Польский историк восстанавливает могилы солдат СССР 
Огненный таран. Подвиг лётчика Николая Гастелло повторили 450 пилотов 
«Ваш герой! Зачем вы его убили?» Подвиг советского летчика оценили немцы 
Кадры, обжигающие сердце. Как в сибирской деревне Усть-Кан снимали кино