Великая красота. Путешествие по Саяно-Шушенскому заповеднику

В Красноярском крае почти 15 млн га особо охраняемых природных территорий. Здесь сохранилась девственная, уникальная природа, о которой городские жители даже и не подозревают. В одном из диких уголков природы побывала корреспондент «АиФ на Енисее» по приглашению администрации заповедника в числе десяти победителей конкурса международного фестиваля дикой природы «Мой снежный барс». А значит - уникальный шанс познакомиться с заповедником есть и у читателей «АиФ на Енисее».

Саяно-Шушенский заповедник… Без малого 400 тыс. га хвойной тайги, гор и степей раскинулись по левому берегу одноимённого водохранилища, на правом берегу - охранная зона. Уникальный природный мир, не тронутый человеком. Это дом козерогов, маралов, косуль, волков и снежных барсов, белохвос­тых орланов и множества других зверей и птиц.

Кладбище деревьев

Наши вещи быстро перемещались из уазика на катер. Джойская Сосновка - место старта всех судов, которые ходят по Саяно-Шушенскому водохранилищу. Рядом громко переговариваются загорелые мужики с суровыми лицами - инспекторы. Следующие 15 дней они будут прочёсывать заповедную зону. Мы, команда из 10 человек - победителей конкурса международного фестиваля дикой природы «Мой снежный барс», во главе с Тимуром Мухамедиевым, кандидатом биологических наук и инструктором по туризму, быстро взбираемся по трапу один за другим. Впереди путешествие по Саянскому морю, вдоль восточной границы заповедника и по охранной зоне.

Меня охватило волнение: страшны были не медведи и волки, на землю которых мы ступим через 11 часов пути на катере. Пугала первая полная изоляция от внешнего мира. Четыре дня без сотовой связи и Интернета, наедине с природой и самим собой.

Водохранилище встретило нас «трупами». Тут и там плыли мёртвые, выбеленные до невозможности деревья. Они собирались огромными скопищами вдоль берегов, гулко ударялись о дно нашего катера. В 1978 году, когда плотина Саяно-Шушенской ГЭС перекрыла Енисей, а водохранилище стало наполняться, миллионы деревьев ушли под воду живыми. Уже 36 лет они всплывают со дна и прибиваются к берегу. Пятый круг ада по Данте просто отдыхает.

«В конце 90-х японцы предлагали достать лес со дна с условием, что они заберут его себе, - поясняет Николай Волков, капитан нашего судна. - И у нас бы проб­лемы решились, и им хорошо было. Ан нет! Пожадничало правительство. Не отдали лес». Теперь единственное применение ему - сжигать и превращать в уголь для шашлыков, чем и занимается небольшая контора на берегу. Не увеличивая объёмы, они могут поставлять уголь ещё тысячу лет. А под боком у них заполняется «деревомогильник»: бульдозеры ломают и утрамбовывают древесину в большой котлован. Таких могильников для деревьев будет несколько. «На дрова их не используешь, - поясняет Тимур. - Попробуй распили, сломается любой инструмент. Внутрь уже забились камни, песок, ил».

Барсик мяукает

Под водой на глубине 200 м когда-то были деревни, плодородная земля, тайга, в Енисее обитали редкие породы рыб. Сейчас вода тёмная и мутная. Огромные полотна зелёной тайги с полосками тёмного кед­рача и пологие берега начали сменяться рыжеватыми горами. Над головой то и дело летали коршуны и орланы, заметили мы и скопу - краснокнижную бурую птицу с белой грудью.

«Мама, смотри!» - внезапно крикнула 9-летняя Оля Исаева, одна из участниц тура, и два десятка глаз и несколько бинок­лей устремляются на горы. А там - козероги! Пять самок с двумя детёнышами резво скачут по скалам, поднимаясь снизу от водопоя. «Вот мы и вошли во владения снежного барса, - пояснил Тимур Мухамедиев. - Сибирские горные козлы - основная пища ирбиса. В объективы фотоловушек изредка попадают только двое: 13-летний самец Монгол и молодая самочка. В прошлом году их было семеро, включая детёнышей». Пока он говорит, мы активно осматриваем горы в бинокль - а вдруг увидим пушистика! Слух у всех напряжён до предела. Звук падающих камней - и мы вновь внимательно осматриваем берег. Прыгают козероги. «Барсик, барсик, кыс-кыс-кыс!» - зовёт Оля.

Шанс увидеть ирбиса у нас был, ведь уже смеркалось, а кошка охотится на закате или рассвете. Кстати, ирбис не умеет шипеть, рычать или выть - только мяу­кать! За годы существования заповедника видели вживую дикую кошку единицы инспекторов и учёных. Уже стемнело, и ирбис не вышел. «Что ж, - задорно подбодрил нас наш проводник. - Если вы не видели Монгола, это не значит, что он не видел вас».

Лошадиная почта

«Это почтовый ящик», - говорит Тимур и указывает вперёд. Перед нами куча конского навоза. Дело в том, что на Курголе, в охранной зоне, где мы живём уже второй день, раньше лесник разводил лошадей. Несколько лет назад они остались без хозяина и одичали. За ними никто не ухаживает, они сторонятся человека и живут своей собственной насыщенной жизнью. «Это письмо оставила двухлетняя кобыла: «Буду здесь через три дня, готова к спариванию», - читает по кучке навоза Тимур. - Утром смс оставил жеребец: «Я ещё молодой, на самок не претендую, бегаю в окрестнос­тях, самцы, не обижайте меня».

Мы вышли на звериную тропу - настоящую вытоптанную дорогу посреди тайги и гор. Ежедневно по ней проходят десятки животных: кабаны, лошади, медведи и маралы, косули, волки. «Ой, чья-то шкура!» - кричит Оля. «Хорошо волки пообедали», - говорит Тимур и осматривает останки животного. «Скоро сюда и медведь придёт, еда для него», - заключает он, и мы невольно вздрагиваем и озираемся по сторонам. Но проводник уверяет, что бояться хищника не стоит: мы не входим в его рацион, и проб­лем себе животное не хочет. «А что, медведь - падальщик?» - невольно вырывается вопрос. 17-летний тувинец Гриша Беспалов, участник тура, ухмыляется и немного высокомерно смотрит на меня. Конечно, он-то знает про лес всё. Парень из деревни Усинск, что стоит практически на границе Тувы и Красноярского края. Местные жители живут охотой. А Гриша тяготеет к тому, чтобы природу защищать. «Медведь вообще похож на человека в этом плане: он ест и ягоду, и мясо», - поясняет Тимур.

Язык зверей

Оказывается, у всех зверей есть собственный язык. О чём может рассказать кедр, ствол которого вытерт до середины? Каждый день животное трётся об него и оставляет свой запах и шерсть. Другой зверь считывает послание и понимает: кто, когда и зачем проходил по этому месту. Каждый сантиметр тропки мы внимательно обследовали, а Тимур объяснял и расшифровывал. По экскрементам волка определили, кем ужинал хищник и когда, а найдя череп марала, узнали, что им питались несколько животных. «А сами кости вскоре тоже исчезнут, - пояснил нам биолог, - их догрызут белки или мыши». «А здесь тоже пить можно?» - спросила я, когда мы подошли к небольшому ручью - главному водопою местных животных. «Конечно, здесь можно пить везде», - ответил Тимур.

Опускаюсь на колени лицом к воде и пью. Какая вкусная вода! Насыщенная, прохладная и утоляющая жажду. Вскоре мы наткнулись на хорошо примятую траву: здесь была лёжка косули, говорит наш командир. И вспугнули рогатую как раз мы. Через несколько метров - разрытая лужайка. Биолог рисует «картину маслом»: этой ночью здесь пировали кабаны, причём двое из них самцы - один постарше, а другой совсем молодой. Это профессио­нал заключил из соотношения длины и ширины следов копыт. Я, как и все остальные, в лёгком шоке. Если бы были в лесу одни, всё это могло пройти мимо нас. А тайга живёт своей жизнью, о которой обычный человек и не подозревает. Заметно подус­тав, мы свернули с тропки и вернулись на базу. И познакомились с ещё одним лесным жителем - клещом, сняв 50 штук с себя.

* * *

За четыре дня полной изоляции от общества, городов, дорог и пробок, звонков и смс я почувствовала себя по-насто­ящему счастливой. Мы скакали по горам и пили воду из горных ручьёв, как козероги, обнимали деревья и слушали их серд­це, подставляли голову под ледяные объятия водопада и ели заячью капусту, закусывая пихтовыми и кедровыми иголочками, наслаждались вкусом муравьиной кислоты. Забираясь на вершину скалы, кричали от всей души, ощущая себя свободными птицами. Не покидало стойкое и уверенное чувство: я вернулась домой.