Как закалялась Софья. Во время войны водила полуторку и налаживала связь

Глаза этой удивительной, хрупкой, но бойкой женщины светятся по-особому. Ей 97 лет, она пережила коллективизацию, голод, войну, боль потерь, а взгляд остался живым, ясным и полным любви к миру. Она, как стойкий оловянный солдатик, до сих пор готова прийти на помощь тому, кто в ней нуж­дается…

Встретила нас Софья Михайловна Афанасьева (в девичестве Лалетина) при параде: поверх сарафана пиджак с наградами. Вместе с солистом Дома офицеров, подполковником ФСБ Вадимом Черкасом, с удовольствием пела любимые песни: «Вставай, страна огромная» и «Катюшу». И даже танцевала.

«А как же, я же педагогический с отличием окончила, а там ты и певец, и танцор, и вообще многое должен был уметь», – говорит Софья Михайловна в ответ на комплимент артиста, как легко она двигается.

Из дома в шалаш

Жизнь же довелось ей прожить нелёгкую. Но бедами характер закалился. Её отец сбежал из плена, куда попал после тяжёлого ранения ещё в Первую мировую. Вернулся на юг Красноярского края к жене и двум дочкам. Младшую Софью он даже ещё не видел. Левая рука почти не двигалась, но он умел работать так, что многие завидовали. За несколько лет обустроил семье, в которой родилась уже третья дочка, хорошую жизнь: тысяча овец, коровы, лошади, построил большой дом с воротами и вымощенным брусками из лиственницы двором. Те, кто ехал отдыхать на курорт Шира, останавливались здесь, чтобы выпить чаю.

А однажды в их дом пришла коллективизация, которая, как саранча, пожирала все на своём пути. Семье Лалетиных не оставила ничего. Матери дали время съездить проститься с родными перед ссылкой, отца арестовали сразу. Они не знали, сошлют ли его вместе с ними или они больше никогда не увидятся… И только перед посадкой на пароход в Красноярске, который мать и девочки, а вместе с ними ещё сотня таких же, как они, ждали двое суток под открытым небом, к ним присоединился отец. Их увезли за 500 км на север, высадили на берегу, а кругом непроходимая тайга…

«Помню, что у воды был навален кругляк, а далее крутой подъём и лес, лес, лес... Мошка ела нещадно, мы с Галькой плакали, мама замотала нам головы платками полностью, мне только сделала дырки для глаз. Папа нарубил лапник и построил шалаш – вот такой был наш первый дом на новом месте».

К осени здесь появится барак, который не успеют доделать до первого снега, окна заколотят шкурами и въедут, спать будут на полатях, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не замёрзнуть. Потом на этом месте образуется селение Кривляк, как и десятки других таких же, основанных ссыльными. В день давали по 600 граммов хлеба мужикам и по 300 граммов – женщинам и детям, позже к скудному рациону добавили немного пшена, из которого варили жидкий суп.

Отца и здесь уважали за сильный характер и умение работать, поэтому ему удавалось устроить немного лучшую жизнь для своих женщин: им даже выделили отдельную комнату в кухне, а потом и в новом бараке.

Смерть ходила по пятам. Минусинский район отправил на фронт 25 тыс. человек Подробнее

«Жизнь, кажется, пошла своим чередом, но тут заболела мама. Она ждала ребёнка, но плод прирос к матке, и, когда начались роды, мама сильно кричала. Она промучилась два дня, прежде чем отцу разрешили взять лошадь и отвезти её за 30 км в Ярцево, где был фельдшер. Но было уже поздно, обратно отец привёз уже мёртвую маму, – рассказывает женщина, не сдерживая слёз. – А ведь она так и осталась там в тайге одна. Очень хочу перевезти её останки сюда, поближе к родным, но никак не получается даже на могилу съездить, дороги там совсем нет. В памяти остались только холмик и крест на той стороне речки, которая впадает в Енисей. Сейчас его, наверное, совсем не найти».

Пуговица за рулём полуторки

Когда началась война, отца забрали в трудармию, где и он вскоре умер. Софья к тому времени уже окончила школу и училась в педагогическом техникуме. Старшая Аня вышла замуж, младшую Галину определили в Козульский детский дом. Туда и попросилась после отличного завершения учёбы Софья Михайловна. Но недолго проработала: в стране объявили всеобщую мобилизацию. Руководство детского дома надеялось, что новенькая перспективная работница не пройдёт медкомиссию: слишком уж маленькой и худенькой она была. Но та оказалась на 100% годной к воинской службе. Так молодая девушка попала в Новосибирский автобронетанковый полк. После окончания школы шоферов с пятёрками ей разрешили выбрать место работы, и она снова попросилась поближе к сестре. Её определили в Красноярск.

«Когда приехала, начальник школы младших авиаспециалистов сказал: «Не верю, что эта (и указал на меня пальцем, глядя сверху вниз) могла закончить вождение полуторки на пятёрки». Посадил меня за руль, сам сел рядом и сказал: «Показывай». Ох и бессовестный же был полковник! Гонял меня 100 км по просёлочной дороге туда и обратно. А когда я вышла из машины, расплакалась, слёзы вытираю. Он спрашивает: «Что, страшно было?» Я отвечаю: «Да, но не за себя, а за вас, вдруг я бы не справилась с управлением и вас убила…» Он засмеялся, похлопал меня по плечу и сказал: «Такие, как вы, не разбиваются», – и дал добро».

Однако всерьёз её всё равно не воспринимали, дали прозвище Пуговица, которое так и сохранилось за ней до конца войны. Трудилась Соня водителем на газогенераторной полуторке, возила продукты, бельё в прачечную. Но сама рулила редко, в основном занималась ремонтом и обслуживанием машин, побывавших в боях.

От вылета до вылета

Однажды девушка узнала, что открылись курсы радистов, и попросилась на учёбу. За полгода освоила новую профессию в школе младших авиационных специалистов в Абакане. И снова на «отлично». Ей уже в третий раз предложили выбрать место службы. Её однокурсники и учителя были уверены, что она останется в школе преподавателем, но она попросилась на 2-й Украинский фронт. «Мне терять нечего, плачущих обо мне не будет», – только и сказала Пуговка.

Цена мирного неба. Зачем нужно записывать истории свидетелей войны? Подробнее

Так сержант Лалетина попала в 5-ю воздушную армию, 13-ю гвардейскую Полтавско-Александровскую ордена Богдана Хмельницкого дивизию. Первое боевое крещение получила при следовании поезда на фронт. Начался обстрел состава. Девчата были сильно испуганы. А потом бомбёжки и бои каждый день. Хрупкая Софья бойко налаживала связь между самолётами и наземной станцией, слышала все разговоры между пилотами. Самыми страшными были последние: одни успевали перед гибелью попрощаться и назвать номер самолёта, другие просто кричали. Но почти никто не катапультировался: бросить самолёт в воздухе считалось преступлением. При этих воспоминаниях у Софьи Михайловны снова выступают слёзы, а голос предательски дрожит.

«Пилоты жили от вылета до вылета, поэтому от жизни брали всё, но благодаря командиру полка меня никто не трогал. Он сказал: «Если обидите девочку, сами будете настраивать радио­станцию, погибнете в первом же бою». А я им боялась лишнее доброе слово сказать, строгая была. Девчонка в полку одна: я-то скажу от чистого сердца, а он подумает другое, они ведь все голодные до женщин были».

Слёзы радости и первая любовь

Плакала радистка, но уже от радости, когда вспоминала победу и отправку домой. Весть о капитуляции Германии встретили недалеко от Вены. От избытка чувств однополчане обнимали друг друга, падали, катались по полу, палили из всех ружей. Домой сержанта Лалетину отпустили только осенью 1945-го, когда пришла замена. Перед отправкой командир построил солдат, вызвал Лалетину вперёд. И пока говорил напутственные слова, она стояла по стойке смирно, не смея шелохнуться, и только мокрая от слёз гимнастёрка выдавала, как тяжело было расставаться с ребятами и командиром и в то же время радостно: ведь скоро увидит родных.

Дома в Абакане Софью ждали сёстры и племянники. Старшую Аню с детьми эвакуировали с Дальнего Востока после гибели мужа. Ждал её и капитан Афанасьев, которому она приглянулась во время обучения в авиационной школе. Все эти годы он писал ей на фронт настоящие поэмы, она отвечала коротко и только по делу: некогда, фронт. Но сердце молодой девушки всё же дрогнуло. Когда Софья Михайловна рассказывает о своём Мише, об их встрече после возвращения, первых днях супружеской жизни и семейных буднях, глаза её искрятся по-особенному, на щеках появляется румянец, она задорно хихикает. Словно и не было этих долгих 70 с лишним лет, будто она девчонка, и впереди у неё целая жизнь…