С наступлением тепла для волонтёров-поисковиков начинается горячая пора. Каждый месяц они получают десятки заявок на розыск тех, кто ушёл из дома и не вернулся, на выходных бывает по 5–6 выездов. Большинство из них заканчиваются двумя радостными словами: «Найден. Жив», но нередки случаи, когда помогать уже некому или найти человека не удаётся долгие годы.
О том, почему люди теряются, что делать, чтобы уберечь детей от трагедии и почему волонтёры готовы снова и снова отправляться на поиски совершенно посторонних людей, рассказала координатор группы «Поиск пропавших детей» Анастасия ПЫ.
Людей не хватает
Вера Ракова: Анастасия, группа называется «Поиск пропавших детей», но ищете вы также и взрослых. Кто чаще теряется?
Анастасия Пы: По-разному, но в основном взрослые, особенно в лесу. В этом году лесных поисков ещё не было, но это потому, что тепло в наш край приходит медленно. Но уже начался сезон черемши, папоротника, потом пойдут грибы, ягоды и шишки. И это неизбежно. Чаще всего в лесу теряются люди, которые бывают там регулярно и думают, что знают каждую тропинку, а ноги уводят не туда. Опытного лесника, который знает заимки, может выжить в лесу, мы едем искать не сразу, сначала изучаем карту местности и пытаемся понять, в какую сторону он двинулся, где мог остановиться. Хуже всего, когда в лес уходят дети или очень пожилые люди: они действуют хаотично. Люди старшего возраста не имеют привычки брать с собой телефон, у детей он может разрядиться. Потеряться им проще всего, а искать их сложнее. Именно поэтому на такие заявки мы выезжаем сразу, как только поступает сообщение от родственников.
– Но прежде родственники должны обратиться с заявлением в полицию, из-за этого теряются драгоценные минуты.
– Нет, организация подписала соглашение со службой 112 и получает более оперативную информацию на первых минутах заявки. Конечно, если ориентировка на взрослого, нам необходимо разрешение родных, но что касается детей и пожилых людей, мы включаемся в поиски сразу. Оперативно составляем ориентировку и размещаем её в Сети, в это время группа уже собирается на поиски. Сбор происходит за 10 минут. У нас всегда стоит собранная сумка с вещами, что-то убираешь, что-то добавляешь в зависимости от того, где будут поиски. Мы давно не ограничиваемся только Красноярском, 300–400 км для нас не проблема, главное, чтобы человек нашёлся. Конечно, стараемся развивать отряды на месте, есть волонтёры в Абакане, Лесосибирске, но людей не хватает. Недавно выезжали на поиски 11-летнего мальчика в Мотыгино. По вводным данным понимали, что могло что-то случиться. Ребёнок пропал днём, и до позднего вечера его никто не видел. И уже на полпути, проехав 200 км, получаем трагическую весть: мальчик погиб, прыгая с крыши в сугроб. Гибель детей – это всегда страшно. Поэтому нам нужны люди, чтобы приехать вовремя, успеть найти и помочь. Не нужны какие-то особые специальные знания, только желание бросить всё и прийти на помощь тому, кто сейчас в ней нуждается!
Жизнь ребёнка намного важнее
– В последнее время есть ощущение, что дети стали теряться чаще, и преступлений против них больше. Это действительно так или просто информации стало больше?
Проводим в школах лекции по профилактике. Учим детей, как защитить себя от посягательств, как обратиться за помощью, если потерялся, как оградить себя от опасности. Сейчас развиваем направление для средних и старших школьников – безопасный Интернет. Опасностей в Сети сегодня гораздо больше, чем похищений детей. В первую очередь учим правильному поведению в соцсетях, как общаться с незнакомыми людьми, почему не стоит передавать личные данные.
– Как родителю понять, что уже пора бить тревогу? Ведь чаще всего дети действительно просто заигрались, а если сообщил о пропаже в полицию, семья попадёт в поле зрения сотрудников ПНД?
– Если вы знаете, где ребёнок должен находиться, а его там нет, в течение 10 минут он не отвечает на настойчивые звонки родителей, по-моему, это повод задуматься. Бояться разбирательств и того, что вас поставят в ПДН на учёт, – это последнее, о чём должен думать взрослый. Жизнь ребёнка намного важнее. В этой ситуации лучше «перебдеть, чем недобдеть». У нас очень много таких вызовов, когда мы начинаем поиски, а ребёнок нашёлся, мы иногда даже не успеваем составить ориентировку. И это нормально. Ненормально, если родители равнодушно относятся к тому, что ребёнок вовремя не пришёл домой. Вот тогда случаются трагедии.
И в горе, и в радости
– Что самое сложное в вашей работе?
– Эмоции родственников, особенно родителей пропавших детей. Тебе нужна трезвая голова, чтобы думать, искать, а ты заражаешься настроением, страхом за ребёнка. Самые сложные поиски в моей практике были, когда больше суток искали Марка, шансы найти его живым с каждым часом таяли. И радость, когда его нашли… Это не передать словами. И ради того, чтобы услышать заветное: «Найден. Жив», – мы будем отправляться на поиски снова и снова. Очень страшно получить другое известие: «Найден. Мёртв». Ты до последнего надеешься найти пропавшего, но чуда не происходит… И тогда тебе приходится на какое-то время стать психологом, чтобы самому справиться с эмоциями и поддержать родных, обнять, просто побыть рядом.
– Поиски не прекращаются никогда. Бывает, что они останавливаются и возобновляются, когда сходит снег. С 2017 года мы регулярно ищем одного дедушку... Иногда поиск переходит в разряд пассивного, то есть просто рассылаем ориентировки. И это тоже эффективно. Два года назад сотрудники психоневрологического интерната в Овсянке попросили найти родственников 25-летней девушки, которую нашли в Красноярске в шестнадцатилетнем возрасте. Всё это время полицейские подавали информацию о ней во все регионы, но только после публикации в соцсетях нашлись её бабушка и дядя. Девушку считали погибшей, потому что много лет назад мама опознала её в другом погибшем ребёнке, тело которого было сильно обгоревшим. А в прошлом году нашли родственников девушки, которая прожила в красноярском интернате 16 лет. В силу своего развития она выглядела как четырнадцатилетний подросток и не могла о себе ничего сказать. Когда мы выставили в соцсети ориентировку, её нашли. Оказывается, на момент пропажи ей уже был 21 год. Поэтому тогда не сопоставили данные о найденном в Красноярске ребёнке и пропавшей в Томске Юле.
– Как семья реагирует на вашу работу? Вы же можете выехать ночью и за сотни километров?
– Сначала удивлялись, зачем мне это надо, потом привыкли. Отряд – это уже часть моей жизни. Сегодня у нас около 65 ребят, которые давно занимаются поиском. Плюс около 200 волонтёров по Красноярску и десятки добровольцев в подразделениях других населённых пунктов края. Все пришли сюда по-разному. Кто-то терял своих родственников, участвовал в поисках и остался. Кого-то мы искали, как Дениса, который пропал на Столбах почти два года назад, и теперь он постоянно с нами. У кого-то, как у нашего руководителя Оксаны Василишиной, откликнулось сердце после трагических случаев с детьми. Я пришла по зову души, сначала смотрела, как ищут, делала репосты, потом предложила свою помощь, выехала вместе с отрядом один раз, другой и поняла, что без этого больше не могу. Отряд – это не просто содружество волонтёров, это семья. Мы вместе переживаем смерть близких, празднуем дни рождения и праздники, радуемся и ссоримся. И конечно, вместе срываемся на поиски, забыв про дела, откладывая обещания родным и друзьям, отпрашиваясь с работы. Считаю, что помогать другим – одна из потребностей человека, и это особенно ценно в эпоху потребительства.