«Не делаю шедевры на заказ». Фотограф о том, как в быту разглядеть крастоту

Его работы известны далеко за пределами Сибири, но он продолжает творить на просторах малой родины. Правда, как любому художнику, выходить за рамки гео­графии Алексею не просто интересно, а необходимо. И благодаря этому у Снектова свой сложившийся мир образов, героев, картин.

Какой стиль ближе?

Елена Бухтоярова: Алексей, вы столько лет в фотоиндустрии, можете сегодня уже определить свой стиль? Или ваши стили меняются?

Алексей Снетков: Стиль Снеткова – это старомодный фотодокументализм. Это фотография-документ, в которой должна быть изложена история. Мы забыли, что фотография имеет историческую память. Это одна из главных её задач. К сожалению, часто бывает так, что, рассматривая отчётные фотографии с какого-то мероприятия, мы не понимаем, где и что конкретно произошло. Важно, чтобы фотография могла рассказать о событии, о людях, которые там были, об эмоциях и настроении. В этом смысле близки и понятны мне Лагранж и Родченко. Что бы они ни снимали, есть история, и не надо ничего объяснять. Ты подходишь к фотографии и всё понимаешь.

– Почти десять лет назад вы говорили, что хочется делать больше портретов обычных людей разных профессий, снимать обычную жизнь. Удалось ли реализовать?

– Я на этом максимально сосредоточен. Сейчас время, когда личность конкретного человека не интересна ни журналистам, ни зрителям, ни руководителям организаций. Время каких-то глобальных брендов, время обезличивания. На ТВ – убийства, новые технологии, открытие супермаркетов. А где люди, которые создают окружающий нас мир, где имена героев нашего времени? По­этому-то высказывание, которое вы вспомнили, ещё более актуально. Вот выпустили мы недавно фотокнигу о кардиоцентре, в этой книге виден человек. Не пересадка сердца меня интересует, а кто делает эту пересадку. Более того, я сейчас сформировал список тем с отраслевыми принадлежностями, где важны люди. Люди в работе, в повседневной жизни, оставляющие след в истории – именно это я и фотографирую в настоящее время. Например, приезжаю на посевную в какой-нибудь совхоз, а мне говорят, чтобы я не снимал того комбайнёра, потому что он пьяница. Но мне неинтересно, что он делает за пределами своей работы, мне важно здесь и сейчас. Он передовик, пусть и со своими недостатками, как все люди. Мне важно, как он делает своё дело. Вовлечённых людей не очень много на земле, и их видно сразу. Меня интересует именно такой человек.

– Но ведь нельзя отрицать присутствие коммерческой съёмки. Она есть, она приносит доход, велик искус, чтобы её избежать.

– Я снимаю то, что мне интересно. И если вы готовы заплатить, с удовольствием продам. Я работал на Универсиаде с условием, что буду снимать то, что хочу, и у меня будет допуск ко всем видам спорта. Я так и делал. Ездил по всем объектам, снимал зрителей, спортсменов, накал спортивных страстей. И, думаете, я при этом как-то пострадал в коммерческом плане? Скорее, наоборот. Так в любой съёмке. Обязательств не беру. Просто фотографирую, а не делаю шедевры на заказ. И если вам нравится – покупайте.

Что стоит за портретом?

– Сейчас в соцсетях все стали писателями и фотографами. Как к этому относитесь и есть ли то, что вас цепляет в этом огромном потоке?

– Отношусь прекрасно. Вопрос только в одном. Мы много говорим о том, что сейчас век визуальной культуры, мыслим картинками. Но, к сожалению, это не так. Потому что при кажущейся простоте, с одной стороны, информация должна быть максимально доступной. А с другой стороны, надо смотреть, что стоит за этой картинкой. К примеру, если посмотрели фильм, не нужно пересказывать сюжет, нужно рассказать, о чём он. Вот мы с вами говорили на фотовыставке Родченко и Лагранжа по поводу известного портрета Маяковского. Смотришь на него, и сразу вся жизнь проносится перед глазами – с позиции опыта, собственных знаний этой жизни. За этим портретом стоит целая история. Но пришедшие на выставку девочки и мальчики не понимали даже, кто это. Если ты не наполнен, ты не можешь прочитать эту фотографию.

– Лицо художника – его картины, музыканта – его произведения, лицо фотографа – его фотографии. Есть ли фотография, чётко отражающая ваше «лицо»?

– У меня нет восхищения от собственных работ, отношусь к ним спокойно. Но если спрашивают, кто такой фотограф Снетков, предлагаю посмотреть мои мужские портреты. Женский портрет сделать легко. В любом возрасте женская красота видна, главное, её не испортить. А мужская красота – это другая история. Она не на поверхности, тут надо работать с содержанием, с идеей, концепцией. Мужчин раскрывать тяжелее, с ними не похихикаешь, глазки им не построишь.

 Когда нельзя снимать чернуху?

– Для вас есть запретные темы, которые снимать не будете?

– Мне не интересна реальность с её низменными проявлениями. Я не буду снимать грязь, а она у нас есть. Многие перед поездкой в Индию спрашивали: что, мол, неужели на родине чернухи не хватает? Так вот, моя фишка была в том, что команде людей, которых я вёз, было запрещено снимать грязь, нищету, попрошаек и убогих. В людях, в лицах, в образе жизни мы искали философию и смыслы. У меня люди, прежде чем сфотографировать чумазого ребёнка, козявки ему оттирали. Да, он бездомный ребёнок, но попробуй снять это в рамках эстетики. Фотография – это искусство. Прямолинейное решение не интересно. Шоковая терапия не моя тема. Есть, конечно, бытовое фото, оно приближено к реальности. Но показать эту жизнь в её прекрасных проявлениях значительно сложнее. Я периодически слышу упрёки: у тебя всё гламурно, герои твоих фотографий в белых рубашках. Но теневая сторона нашей жизни, где есть пьянство, нищета, трагедии, популистская, дешёвая. Там не нужно демонстрировать верх мастерства. Там шоковое воздействие на подсознание. Слишком легко взять и снять убийство, грязь, вызвать низменные чувства. А ты попробуй увидеть в повседневной жизни, в серых буднях эстетику, красоту – вот это называется искусством.

 

– Подошли логично к вопросу: если бы вы знали, из чего состоят стихи… Так и с фотографией – есть ли возможность разложить фотографию на составляющие?

– Очень точно могу разложить. Первое: любое фото – это тема. Второе: очень важно в рамках этой темы найти идею – что ты хочешь сказать про эту тему. Третье: какими визуальными способами мы доносим эту идею. Важен ракурс, светотень, момент съёмки, передача пространства, динамика и многослойность смыслов, без которых у фотографии не будет истории. Вот это отличает мастера от любителя.

– Есть у вас целые серии: «Цельноподчинённые союзы», «То, что видят облака», «Олицетворение профессии». Название серий после работы придумывается?

– Я долгие годы активно пропагандировал идею, что фотография настолько самодостаточна, что не нуждается в названии. Сейчас понимаю, что не всё так однозначно. Я расширил свой взгляд. Если в фотографии есть тот смысл, который ты хотел передать, то его можно подсказать через название. «Цельноподчинённые союзы» – это фотографии пар, связанных целью и составляющих цельность, это союзы людей. Ты предлагаешь авторскую трактовку. Но опять же неоднозначно: когда я читаю название к картине «Обнажённая на красном стуле», я и так вижу и обнажённую, и красный стул. Поэтому название к фото – ещё один ключик к прочтению смыслов и идеи.

Чей праздник?

– Алексей, в последний раз, когда мы виделись, у вас было четверо детей. За это время многодетный может стать разве ещё более многодетным. Случилось?

– Детей уже семеро: два парня и пять девочек. Дети – это моя поддержка и опора. Мы очень близки. Старшие дочери уже взрослые, пошли в медицину, окончив институт. Парни учатся на разных специальностях в университетах. Одна дочь учится в десятом классе, другая – первоклашка, а самая маленькая ещё в детском саду.

Сельский поп - хранитель древности. Священник о сохранении истории Подробнее

– Вы отметили 50-летие. А для вас возраст имеет значение?

– Для меня никогда ничего не значили ни возраст, ни юбилеи. И этот юбилей я провёл в творческой командировке. Вообще, у нас в семье принято поздравлять родителей. Это их праздник. Какое отношение имею к этому дню я? Эту мысль пытаюсь донести и до собственных детей. Все дети в мой день рождения поздравляют бабушку. А вот итоги своего пятидесятилетия уж точно я бы не хотел подводить.