Писал, как жил. 1 мая Виктору Астафьеву исполнилось бы 90 лет

Виктор Петрович был чрезвычайно скромным человеком, мог поговорить и с известными людьми, и с простыми сельчанами. И от нашего брата-журналиста не прятался - всегда общался легко и душевно. Ведь он и сам когда-то был корреспондентом. Поэтому мы и решили предоставить слово своим коллегам.

Синички и перестройка

Василий НЕЛЮБИН, директор ВГТРК Красноярск: 

- Меня попросили сделать интервью с Астафьевым для одной мос­ковской газеты. Было это во время перестройки. Тогда ещё был апрельский пленум ЦК КПСС, где Горбачёв как генеральный секретарь выступил с докладом. Ну, я как молодой журналист пристал к Астафьеву: как вы к перестройке относитесь, что вас волнует? А мы тогда все горели: Солженицына опубликовали, архивы открыли. Мы, как все молодые люди, революцио­неры в душе, ожидали перемен. 

Виктор Петрович говорил правильные вещи о том, что во главе интересов власти должен быть человек и так далее. Но была забавная история, которую тогда я не сразу понял. Писатель сказал, что обеспокоен тем, как много синичек умирает в лесу. Представляете, зима холодная, и вот синички прос­то мрут к весне. И говорит: знаешь, с чем это связано? И сам отвечает, что все птицы клювом к ветру поворачиваются, а синички хвостиком. Им надувает под хвостик, они простывают и умирают. Я по­думал: бред какой-то, мы тут разговариваем о перестройке, о важных вещах. Только потом понял. Ему было неудобно говорить напрямую: чего ты так озаботился, перестройки время от времени случаются! Используя образ синички, он мне объяснил, что если постоянно держать нос по ветру, тебе надует в одно место, и ты плохо закончишь.

«Витька Потыли­цынский» 

Валентина ЯРОШЕВСКАЯ, директор Красноярского краевого краеведческого музея:

- Когда я была больна и лежала в больнице, Виктор Петрович пришёл ко мне с рукописью, на которой написал: «Посвящаю Валентине Михайловне Ярошевской». Это повесть «Обертон». И теперь во всех изданиях она так и выходит. А ещё задолго до своего ухода он сделал завещание на дом в Овсянке, на многие артефакты, о передаче их в музей.

Он был очень простым человеком. Никакого гламура. Никакого зазнайства. Никакого себялюбия. Чрезвычайно скромный, простой. Жил в Овсянке весь летний период. Овсянка вообще не замечала, что рядом с ними живёт человек такого крупного масштаба. В то время даже международного. Он был настолько востребован в мире - как оракул, к которому везде прислушиваются. А жители Овсянки к нему запросто приходили, занимали деньги. И не отдавали. Он знал, что без отдачи, но давал. Они его любили, по-своему: «Ну, чё, Витька-то наш, Потылицынский». И он это воспринимал как большую награду.

Ночь с лучшим мужчиной России!

Елена СЕМЁНОВА, врач и писатель:  

- Мне до сих пор больно стоять в астафьевском кабинете в Овсянке. Сюда он когда-то позвал меня на помощь. «Ты врач или кто? - послышалось в телефонной трубке. - Приезжай, Ленка, у меня с животом плохо». Приехала, он стыдливо задрал майку, показал каменный живот, а ещё через пару часов я стояла в больнице перед хирургом. «Похоже, опухоль, отсюда и непроходимость. Если до утра всё будет по-прежнему, прооперируем».

Была подлая мысль: если он умрёт на столе, ты, Семёнова, век не отмоешься. И была ночь в тесном отделении - на 38 комнаток всего одна уборная. Спасибо, Петровичу дали маленькую отдельную палату. И была его боль, и слезящийся раненый глаз. И было жаль не просто писателя Астафьева, а вот этого старого весёлого солдата...

А утром я бежала через больничный парк, размазывая сопли по щекам, - от счастья. Потому что справились мы с Петровичем. На работе (даже переодеться не успела) коллеги обалдели: «Ты откуда такая расписная?» Я ответила: «Провела ночь с лучшим мужчиной России!» И это правда.

Его читали и браконьеры, и капитаны

Михаил ТАРКОВСКИЙ, писатель: 

- Моё знакомство с Виктором Петровичем началось с казуса, когда я написал «Стройку бани», первую более-менее осмысленную повесть. Писал, представляя Виктора Петровича главным героем: с его чубом, такого же, как он, кряжистого. Отправил в журнал «Новый мир». Оттуда выгнали с позором. Пошёл в «Наш современник», где повесть взяли и ещё премию дали. А потом отправил рукопись Астафьеву. Я вообще никогда не лез к великим. А тут думаю, Виктор Петрович-то не вечный. Ему лет-то много. Ведь когда он умрёт, я себе не прощу, что не послал. А он возьми да и отправь её в «Новый мир». Она называлась «Стройка Иваныча», а он переправил: «Стройка бани». Потом, когда встретились, сказал: «Больше меня так не подводи!»

Рассказывал - у него в Бору корешок жил, они маленькими в детдоме вместе были. Виктор Петрович к нему несколько раз в гости приезжал и написал в «Затесях» критический очерк про Бор. О том, что запакос­т­или помойкой одно из самых красивых мест на Енисее. А однажды они поехали на рыбалку с тем корешком. Подъезжает лодка. В ней мужичок. «Здрасьте». «Ты кто? Чё тут делашь-то?» У мужиков самолов рядом. А этот вопросы задаёт. Не инспекция ли? «Я Астафьев». Тот не верит. Открывает бардачок машины - там ключи, багорики, тряпки, и… достаёт измызганную книгу «Царь-рыба». «Подпиши!» Дальше подъезжает рыбнадзорский катер. У капитана тоже книжка лежит. Виктор Петрович любил повторять: «Вишь, говорит, мою книгу читали все - от браконьеров до капитанов на инспекторском катере!»

Ещё я помню, как Виктор Петрович очень страдал, что его приглашают на различные мероприятия. «Приглашают меня не от сердца, а как свадебного генерала. Стыдно, стыдно…»

Случайное интервью

Татьяна КОНСТАНТИНОВА, бывший корреспондент районной газеты «Знамя труда»: 

- В сентябре 1996 года Астафьев приехал в Каратузский район. Было назначено несколько встреч. Но Виктор Петрович сильно простудился. Все мероприятия с его участием были отменены. В том числе интервью.

Помог директор лесхоза А. Коробко. В тот свой последний приезд писатель останавливался в его доме, он и должен был увезти его в Овсянку. За две минуты до отъезда он позвонил, я должна была выйти из редакции и ждать их под зонтиком (шёл проливной дождь). Проезжая мимо, якобы случайно, Александр Григорьевич попросил у писателя разрешения подвезти знакомую - намокнет, мол, под дождём. Так я оказалась в одной машине вместе с любимым писателем. Он тут же стал расспрашивать меня, кто я, чем занимаюсь, куда еду. Пришлось во всём признаться - казните или милуйте. Но Виктор Петрович не рассердился, не выставил меня из машины, а лишь рассмеялся: «Ох, черти!». И тут же из-за смеха натужно закашлял. А отдышавшись, добавил: «Я и сам когда-то корреспондентом в районке работал, как же я могу тебя казнить? Ладно уж, поехали вместе хоть до Овсянки».

Ни о каком диктофоне районная газета тогда и мечтать не могла - успела захватить с собой блокнот и пару ручек. Сидевший впереди больной Виктор Петрович развернулся ко мне впол­оборота, насколько это было возможно. И утыкаться в записи было неудобно. Оставалось только одно: напрячь всю свою память, чтобы ничего не упустить. Впервые дорога до Минусинска - 100 км - показалась мне такой короткой. А на обратном пути я попросила водителя помолчать и за полчаса, изо всех сил напрягая память, восстановила беседу с великим человеком, стараясь не упустить ни одной мелочи, ни одного слова. Так интервью с Астафьевым всё-таки появилось в нашей «Знаменке».