«Сегодня авторы думают больше о занимательности, а не о достоверности изложения, фальсифицируют историю. Свобода слова – хорошее дело, но это и палка о двух концах», - считает Владимир Зыков, ветеран Красноярского книжного издательства.
Фальсификация истории
- Владимир Павлович, 21 марта Красноярскому книжному издательству исполнилось бы 80 лет, но восемь лет назад оно кануло в Лету. Правда, сегодня издать книгу не проблема. А насколько жёстко отбирали, что печатать, во времена, когда вы работали в издательстве?
- В большинстве сегодняшних издательств нет ни корректоров, ни редакторов - это самодеятельность. Я сам в них издал порядка десяти книг, и всякий раз мне говорили: «Что скажете, то и опубликуем». Качественные книги и сейчас можно издавать, только если ты сам приличный автор и в этом деле соображаешь. Даже издательства, которые считаются серьёзными, печатают всё подряд - только плати деньги. Порой ни редакторы, ни авторы не знают фактов, но при этом самомнение у них высокое.
Но я приветствую то, что человек может издать своё произведение. Нашему поколению выпустить книгу было чрезвычайно трудно из-за официального фильтра. На поэзию в Красноярском издательстве выделялись одна-две позиции в год. Непростая ситуация сложилась в 1989 году, когда 50 лет исполнилось четырём нашим поэтам, и приходилось выбирать между Романом Солнцевым, Алитетом Немтушкиным, Анатолием Третьяковым и Александром Щербаковым. По рекомендации Астафьева все проголосовали за Солнцева.
- Люди, жившие в советские годы, говорят, раньше в книгах проще было найти правду - её единственный голос выискивали между строк. Сейчас же разноголосица, непонятно, кому верить.
- Сегодня даже если книга хорошая, трудно понять, правда в ней написана или ложь. Я очень люблю Владимира Солоухина - прекрасный писатель, но число погибших и уничтоженных советской властью у него доходит до ста миллионов, не считая военных потерь. Откуда он это взял? Чуть не всё население страны, получается, погибло! Раньше, прежде чем книга выходила, её оценивал московский или местный рецензент, и только после них над рукописью работал вместе с автором редактор. И было ещё контрольное чтение у главного редактора. Теперь же зачастую автор думает больше о занимательности, а не о достоверности изложения, фальсифицирует историю. Свобода слова - хорошее дело, но это и палка о двух концах.
- Идеология в советские годы пронизывала всё, что связано с печатью. Как вы себя чувствовали в той ситуации?
- Ещё во времена работы в районной газете меня всегда раздражало, что надо пропагандировать даже явные глупости, учить хлеборобов, когда сеять и когда пахать. В период подъёма целины в Хакасии я видел своими глазами, как пашет трактор и скрежещет плугом по гальке, губит гумусный пласт. Как мог я такое пропагандировать и приветствовать? А врать не хотелось. Поэтому больше рассказывал о людях, о мастерах своего дела, о тех, кто ехал за романтикой в Сибирь на комсомольские стройки. Только через много лет осознал: романтика не всегда имела положительный оттенок, был и отрицательный - руководство часто просто использовало энтузиазм молодёжи в своих целях.
Под контролем КГБ
- Вы рассказывали, что в Красноярском издательстве печатали 55% художественной литературы. Роль писателя всё-таки имела вес?
- Раньше, если книга вызывала общий интерес, её читали все. Таких авторов, как Василий Аксёнов, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, популяризировали, увеличивали тиражи, пропагандировали их выступления. Теперь таких ориентиров для читателей нет. Много ли услышишь о хороших книгах в газетах, по телевизору? Нынешняя литература - сплошное болото. Часто случайно узнаёшь через знакомых об удивительных книгах, а масса других чудес проходит мимо. Но сегодня большинство читателей воспринимают литературу как потребители: не отравился - значит, съедобно. Художественный вкус не выработан, и никто не старается его развивать.
- Насколько сильно в советские годы сказывалось влияние цензуры?
- Официально считалось, что цензуры нет. Но проверяли строго всё, что якобы являлось государственной тайной. Я издавал книгу «Дивногорск» и решил поместить на обложке фото с видом города. Мне сказали: «Иди в КГБ за разрешением, с верхней точки все съёмки запрещены. Есть привязка к городу». Хотя тогда уже спутники летали. Много проблем было с изданием военно-патриотической литературы. Не разрешали говорить, где какая дивизия формировалась в нашем крае, называть разные цифры. Трудностей было много, но плюс в том, что мы могли не издавать плохую безграмотную литературу. К сожалению, нельзя избежать серости, особенно когда речь шла о членах Союза писателей, которых мы должны были издавать, - куда денешься?
«Редактор недосмотрел»
- Редактуры и цензуры не удалось избежать и современным классикам: Астафьеву, Черкасову. Жалеете о чём-то, что было выкинуто?
- Как-то мне пришлось беседовать с редактором из «Молодой гвардии» Токаревым, который работал над первым изданием повести Астафьева «Пастух и пастушка». Маялся с ним - много было «непроходного». Позже, когда открыли шлюзы и книгу издали в изначальном варианте, я понял «страдания» редактора. Он во многом улучшил текст, выправив корявые фразы и убрав ненужные сальные факты.
Астафьев порой нетребовательно относился к своим текстам, не любил критики. И меня поразил его ответ, когда я высказал ему своё мнение о только что напечатанном в журнале романе «Прокляты и убиты»: «Виктор Петрович, ладно, пусть у вас там все матерятся, но вот почему немцы тоже ругаются по-русски?» Он глянул на меня, махнул рукой: «Это редактор не досмотрел». Про Гогу Герцева из книги «Царь-рыба», который медаль «За отвагу» выменял у ветерана и блесну сделал, я сказал: «Вы терпеть своего героя не можете, клеймите так, что дальше некуда. Надо знать грань, где отрицательный герой превращается в карикатуру». Астафьев ответил прямо: «Да, это моя неудача».
Редактор, по-моему, нужен всегда. Наш ветеран Ольга Хонина как-то призналась, что за 30 лет работы ей единственный раз попалась рукопись, в которой нечего было править. Это первая книга Валентина Распутина «Человек с этого света».
- Говорят, что романы Алексея Черкасова почти целиком переписывали. Это правда?
- Переписать трилогию «Сказания о людях тайги» невозможно. Самый главный недостаток там был в композиционной рыхлости, запутанности эпизодов: неясно, где начало, где конец. Благодаря советам и большой редакторской работе Ивана Пантелеева действие книг стало энергичнее, содержание - более ёмким. Другое дело, что автор много нафантазировал. Как-то я спросил у старообрядцев, как они относятся к описанию Черкасовым сторонников древней веры. «Никакого отношения это сочинение к нам не имеет», - ответили они мне. Но ведь читается! Не классика, но беллетристика вполне!
Считаю, любому пишущему человеку нужен отклик на его сочинения, ориентир. Редакторские вопросы к тексту заставляют автора встрепенуться и искать лучшие варианты. Помню, Жорес Трошев говорил Ольге Хониной: «Вы из меня сделали писателя».
Документалист Владимир Васильев: Реальную Россию по ТВ не показывают 
Рустам Карапетьян: Пока в мире есть жестокость - она будет в книгах 
Мы хотим разговаривать с детьми нормально, режиссер красноярского ТЮЗа 
Как не превратиться в стадо? Библиотекарь о стереотипах и чтении подростков 
Алексей Олейников: «Я писатель, который подглядывает»