«Время колючего шансона ушло». Как Жека превращается в Евгения Григорьева

Евгения Григорьева большинство любителей шансона знает под сценическим псевдонимом Жека. И всё же в последнее время артист предпочитает делать акцент на полном имени и фамилии. В творчестве артиста много лирики. Любовь, дружба, преданность – эти темы удаётся показать так, что слушатели год от года отдают экс-Жеке предпочтение. Обладатель премий «Звёзды «Дорожного радио», «Шансон года», премии «Питер FM» признаётся, что награды считать перестал. Но каждая новая не менее ценна, чем предыдущая. И вот уже много лет в числе хитов Григорьева «Рюмка водки на столе».  

Для российского автора-исполнителя, композитора и поэта Сибирь – не чужая сторона. Когда-то его дедушка с бабушкой не по своей воле оказались в деревне под Абаканом. Там же родилась мама Евгения. Поэтому в Сибирь музыкант приезжает с особыми чувствами. Не так давно он посетил два сибирских города – Зеленогорск и Ачинск, а в марте даст большой концерт в столице края.

Рюмка без водки

Корреспондент krsk.aif.ru Елена Бухтоярова: Евгений, кепка, «Рюмка водки на столе» – образ-то у вас такой… хулиганский, что ли. А ведь 55 уже. Наверняка есть ощущение нового этапа, изменений?

Евгений Григорьев: Кепка в прошлом. Видите, я и сейчас без неё. Так, если из старого запою что-нибудь, надену. Да и рюмка, скорее, образ. Не пью я. Кстати, и Григорий Лепс не злоупотребляет этим. Если говорить о творчестве – действительно, взрослее стал однозначно. Что я понял с возрастом? Уже не привязываюсь к коммерческой перспективе песни, могу себе это позволить. Сочиняю такую, которая, возможно, и не найдёт отклика у миллиона слушателей. Но для чего-то она ко мне пришла! Например, незадолго до юбилея сочинил целый цикл. Из всех песен лишь одну издатели пустили в свет – «Ой, брат». А песни философские, связанные с верой, с мыслями о возрасте, близких, о судьбе родины. Такие вещи, хотя я себя политизированным человеком не считаю, пишу для обычных людей.

– Вы почти за три десятка лет на эстраде не могли не заметить изменений. Они наверняка были. Об этом говорит меняющийся характер выступающих.

– Когда я начинал, у артистов было иное мышление. Флёр девяностых – шансон на пике популярности. Михаил Круг, Иван Кучин, «Лесоповал». Тогда говорили, что шансон с колючками. Много лагерной лирики было и тому подобного. И тогда исполнители шансона не оглядывались на то, будет ли песня выпущена на радиостанции. Они сочиняли и исполняли, что душа поёт.

Потом возник целый ряд радиостанций, программ на телевидении, которые так или иначе были связаны с этим жанром. И исполнители, для того чтобы попасть туда, стали подстраиваться под формат той же радиостанции «Шансон», например. Отчасти это было хорошо – жанр подчистился. Но это же и препоны, и границы творчеству. А творец должен работать с одним цензором – с его совестью.

А говорили: «Нет слуха». Как Александр Зубков стал известным музыкантом? Подробнее

– По Канту, совесть – это внутренний закон, живущий в нас. Но ведь каждый может наполнить своим содержанием внутренние законы. Каковы они у вас?

– Меня, например, научили не выражаться матом. Не будет его, значит, и в моих песнях. Если научили меня уважать женщину, семью, любить детей – это отразится и в песнях. Творчество – это мировоззрение. Подстраиваться под элементы и требования масс-медиа – это убить творчество внутри.

С середины нулевых и до последнего времени кто-то поступал вопреки себе. Сейчас времена круче. С изменениями, связанными с последними событиями, идёт самоочищение. Наш президент запустил этот процесс, и я поддерживаю это полностью. Народ наконец понял, что устал от гламура, от навязанных ТВ- и радиостандартов. Поэтому считаю, что сейчас – время шансона, как и патриотической песни, хорошей патриотической песни, а не агиток из набора слов.

– Примеры настоящей, на ваш взгляд, патрио­тики можете привести?

– Шаман, например. Качественный исполнитель, профессиональный певец, молодой и перспективный. Мы ещё не понимаем в полной мере, что он может для нас – общества, страны – сделать. Шаман, как и я – автор своих песен, всё из души. Но он же и сильный вокалист. Я – шансонье, пою, как могу. В этом наша разница. Считаю, что сейчас жанр и патриотической песни, и шансона, и хорошей качественной эстрадной песни – всё очень нужно. А вот гламурные дамы с губами и силиконом, мужчины с перьями в заднице – это уйдёт.

Вместо чибиса футбол

– Выше вы произнесли заповеди, которые пришли к вам, скорее всего, из детства. И это похоже на установки семьи интеллигентов. Кем были ваши родители?

– Я из самой обычной семьи из Кургана. Мама, папа – инженеры. Можно считать интеллигентом моего отца, который прошёл пекло войны, будучи ребёнком? Он из Смоленской области, деревню сожгли, дедушку расстреляли, папу угнали в плен. И освободили только в 1945 году. Детство его было нелёгким, как и у мамы. Она всю жизнь и до сих пор говорит, что боялась, что её назовут ребёнком врага народа. Родилась в ссылке под Абаканом. И эти люди вопреки всему получили образование, стали инженерами. Доучивались, когда были уже мы с братом.

– Понятно, что, пережив такое, ваши родители хотели дать детям лучшее. И музыкальное образование тоже?

– Честно, до 10 лет музыку ненавидел. Но меня насильно отдали в музыкальную школу на домру. Для меня народные песни и те, которые пел в хоре в музыкальной школе, были дурацкими. Ну какой «У дороги чибис», когда пацаны на футбол зовут?! Я прогуливал уроки сольфеджио. Мне нравился хор лишь потому, что в общей массе поющих детей тебя не слышно.

За прогулы меня из музыкальной школы вы­гнали. Я перекрестился и сказал, что заниматься музыкой никогда не буду. А потом, лет в пятнадцать, зашёл к своему приятелю и увидел пластинку «Битлз». Тот, не спрашивая, какой у меня дома проигрыватель, дал мне послушать. И во мне всё тогда перевернулось. Я переписал песни на все бобины. Потом стали приходить другие рок-группы. И я понял: мне это надо!

Но в «музыкалку» не вернулся. Стал самоучкой. Мы сколотили вокально-инструментальный ансамбль. Гитаристов было много, а за барабаны сесть было некому. Пришлось мне учи­ться играть на барабанах. Когда выяснилось, что петь некому, мне пришлось, сидя за барабанами, начать петь. А позже захотелось сочинять свои песни, заниматься своим творчеством, пришлось освоить игру на гитаре.

Дарить любовь

– Могли ли вы тогда, простой курганский парень, мечтать о главной сцене страны! Как ощущали себя, оказавшись на сцене Кремля? Это было показателем успеха для вас?

– Поначалу был, конечно, трепет. Выходишь на сцену Кремлёвского дворца съездов, а там мэтры – Александр Розенбаум, Михаил Шуфутинский, Вилли Токарев. Стоять с ними на сцене и петь свою песню, ощущать себя частью шансонного братства было круто. Потихоньку это вошло в привычку. Но каждый год, получая премию, я понимаю, что прожил год не зря и нужно работать и дальше.

– В связи с этим каким видите свое предназначение?

– Дарить людям любовь. У нас очень много людей, которые не чувствуют заботу – от родных, близких, власть предержащих, хозяйственных органов. Заходит человек в подъезд, а лифт не работает, выходит во двор, а там яма вместо детской площадки. Он пишет жалобу, бьёт во все колокола, а на него всем начихать. И приходит такой человек в зрительный зал на артиста, песни которого любит. А артист очень бережно, трепетно к нему относится. Признаётся ему в любви и говорит, что уважает этого человека. Человек выходит из зрительного зала с чувством удовлетворения, с пониманием, что есть справедливость в этой жизни. Есть добро, любовь, счастье и уважение.