«Нам сказали: уходите из дома». Как многодетная семья оказалась в ссылке

«…Если кулак останется нетронутым, если мироедов мы не победим, то неминуемо будет опять царь и капиталист», – заявил Ленин 8 ноября 1918 года на совещании делегатов комитетов бедноты о решительной линии по ликвидации кулачества. Так было положено начало раскулачиванию крестьян. О том, как это происходило в реальности, знает Елена Архиповна, которой в детстве пришлось пережить раскулачивание и выселение своей семьи с родного места.

«Чёрный ворон» подобрал

Елена Лыскина родилась в 1926 году в Милоградове (Ольгинский район Приморского края). У родителей, Семененко Архипа Аврамовича и Елизаветы Фёдоровны, было семеро детей.

– Милоградово – красивая деревенька. Стояла она на сопке, а с сопки было видно море, вокруг росли дубы и липы, – вспоминает Елена Архиповна. – Мои родители были крестьянами, всю жизнь работали, сеяли пшеницу, гречку, овёс. Возле дома был сад: груши, сливы, крыжовник, малина, кукуруза, картошка, тыквы огромные катали, арбузы. Папа сам построил для нас небольшой домик: кухня и комната. Держали корову, лошадь, было семь десятин земли. Помню, как ездили в поле на телеге, через речку. А речки там горные, быстрые. Колхоза тогда ещё не было, работали на себя. Потом отец ушёл на Первую мировую войну. Он был дважды ранен: в шею и ногу, лежал в лазарете в Петербурге. Рассказывал, что в это время к ним приходил Николка (Николай II) и награж­дал крестами. Но мы этого креста не видели, отец утопил его в море, когда возвращался домой. Тогда уже началась заваруха: белые, красные, смена власти. И он признался, что «сделал это подальше от греха».

После возвращения с фронта стал работать в Дальлесе, ездил на заготовку леса. Это был 1933 год. Однажды в январе его, как тогда говорили, «чёрный ворон» подобрал. Забрали и увезли. Куда, мы не знали. Оказалось, во Владивосток. За что, тоже не знали. Позднее я узнавала: он писал, что ничего плохого про советскую власть не говорил. Видимо, забрали как кулака.

Всё забрали

Елене Архиповне тогда было 7 лет, и она очень хорошо помнит эти моменты. Перечисляет по памяти: отца забрали, остались три старшие сестры, на тот момент уже замужние, сестра 14 лет, одиннадцатилетний брат и самый маленький братик, полуторагодовалый. Вскоре к ним пришёл человек из сельского совета и сказал маме: «Елизавета, продавай дом, у тебя его отберут». А куда она с четырьмя детьми, неграмотная? Дожить дали до тепла, а как только потеплело, появились люди и стали всё распродавать.

Через крест к свету. Писатель, богослов и философ провёл в ссылке 11 лет Подробнее

– А у нас единственная ценность была – ручная машинка «Зингер», – вспоминает Лыскина. – Семья большая, куры яиц нанесут – сестрёнки сдадут в лавку и накупят ситца, лён сами сеяли и ткали. Старшая сестра нас обшивала. Ещё из дорогого полушубок был овчинный. Отец в нём в лес ездил. Всё забрали. У мамы холщовая юбка была, праздничная. И чтобы сохранить хоть её, она поверх надела ситцевую. А ей говорят: «Снимай юбку», – и холщовую тоже продали. Чугуны, ушаты, да всё. А покупали-то наши же, деревенские: комсомольцы, молодожёны. Нам сказали: «Уходите из дома».

Спали под забором

После распродажи вещей семью начали выселять. Делали это постепенно. Сначала из одной комнаты, куда сразу же поселили молодого соседа. Они перебрались на кухню. Комната была побольше, там стояли две кровати, лавка, печь-голландка. На кухне были только стол, кровать и русская печь. Вот такой был кулацкий дом по тем понятиям. Вскоре выгнали и из кухни, на улицу. По рассказам родственников, в Милоградове жили тётя и бабушка . Но когда семью выгнали, ночевать пришлось под забором. К родным пойти им было нельзя: если бы они приняли кулаков, их за это могли наказать и тоже раскулачить. Утром Елизавета Фёдоровна пришла в сельсовет и сказала: «Забрали мужа, заберите и моих детей. Куда я с ними, у меня ничего не осталось». Тогда их посадили на телегу и повезли.

– Помню барак и грядки, или это было подсобное хозяйство, или нас на подселение куда-то определили. Старшая сестра ночью привозила нам продукты, – рассказывает женщина. – Днём было страшно: можно было пострадать. Маме посоветовали ехать во Владивосток, справиться об отце. Она уехала, а мы остались. Во Владивостоке выяснилось, что отца осудили, дали пять лет и отправили на станцию Манзовка, это между Хабаровском и Владивостоком. Он там ухаживал за скотом. Она по­ехала его искать, нашла, он был опухший от голода. В кормушки накладывали соевую ботву для коров, а от неё оставались горошинки сои, он их подбирал и ел. Так как его уже расконвоировали, маме разрешили переехать к отцу, и она вернулась за нами.

Рыбьи головы со свалки

Добиралась семья до отца долго. Ждали парохода до Владивостока больше месяца, в домике на берегу. Елена Архиповна вспоминает: в нём такие нечистоты были, что однажды ей в ухо залез таракан, и старший брат водил её в соседнюю деревню, чтобы врач вытащил. Подкармливали их также по ночам. Потом подошёл пароход, остановился далеко, пассажиров к нему везли на шлюпке. Как подвезли, начался сильный шторм, шлюпку раскачало, никак не могли пришвартоваться к пароходу. Людям спустили лебёдку, подхватывали их и поднимали. Во Владивостоке сели в поезд и приехали к отцу. Елена Архиповна помнит, как зашли в большие ворота, направо деревенский дом, а прямо – сторожка из лозы. В эту сторожку их и поселили. Глиняный пол: отец приготовил соломы, положил в угол. Рядом с забором была бахча, арбузы росли, есть их можно было сколько угодно. Весь август ими питались. Мать с отцом стали пасти скот. Как-то на мать напал бык, ей шестнадцать швов на ногу наложили. Рядом с домом была речка, дети ловили в ней раков и рыбу, что-то из еды люди давали, так и выживали. Ближе к зиме семью перевезли в соседнюю деревню, Монастырище, в один дом поселили четыре семьи. В каждом углу по семье. Старшая сестра пошла мазать глиной телятники. Потом её перевели в столовую кассиром и дали общежитие.

Енисейская ссылка. Актриса Большого театра топила печи и жила в подвале Подробнее

– Помню, мы тогда захватили сезон помидоров. Брат как-то набрал, продал и купил коробочку мармелада, но боялся, что родители будут ругаться, и мы спрятали её от мамы на чердак. Маме только после рассказали, а она говорит: «Да и я бы съела». А продал он эти помидоры жёнам военных, они из военного городка мимо нашего посёлка в магазин ходили. Эти жёны конфетку развернут, бумажку бросят, а мы подбираем, нюхаем: так вкусно пахнет! Яблоко поедят, серединку бросят, а мы доедаем. Эти же военные выбрасывали на свалку рыбьи головы. Мы, дети, однажды забор отогнули и обнаружили их. А головы хорошие: кеты, горбуши. Мы с мешками в эту дырочку пролезем, нагребём. Ой, как нас тогда выручили эти головы! Зиму на них прожили. А весной нас отправили на ферму, на летнее пастбище, там перегоняли молоко через сепаратор. Нас поселили в молоканку, где работники фермы жили. Жили очень бедно, у женщин ни штанов, ни белья… Когда сестра стала работать, появились рейтузы, панталоны. Мама говорила: «Ой, какое же счастье!» Мы и следующую зиму в молоканке перезимовали. Там у нас уже матрасы были, набивали их соломой. А отец приделал к домику сарайчик для лошади, чтобы и нам было веселее, и чтобы не так страшно было: там же волки. Когда пошла в первый класс, а школа была в центре, меня на неделю отправляли к сестре в общежитие, мы с ней в одной кровати спали. А в воскресенье увозили домой. Полдороги везли, а полдороги я шла одна через перевал, очень страшно было.

Письмо из Красноярска

Вскоре Архипа Аврамовича освободили. Хотя пять лет ещё не прошло. Видимо, потому, что он был хороший работник, уточняет Елена Архиповна. Но сказали уехать за 100 километров. В Зее (Амурская область) жил его брат. И решили ехать туда. Собрали вещи, откормили поросёнка, забили, заморозили, в мешок его зашили. Вдруг пришло письмо из Красноярска от старшей сестры. Знали, что они с мужем уехали, но не знали, куда. И Елизавета Фёдоровна заплакала: «Поедем к дочке». Так они оказались в Красноярске. Поселились в Первоманске. Тут сильно заболел старший сын Федя и вскоре умер. После похорон решили никуда от родной могилы не уезжать.

– В Первоманске отец работал на заготовке леса. Я в 15 лет окончила курсы трактористов, была отличницей и единственной девчонкой. За трактор сяду, пашу наравне с мальчишками. Но пока по борозде иду, нормально, а как только из борозды выйду, обратно попасть уже не могу. После того как заболела дизентерией, с трактора меня убрали и поставили замерщиком – обмерять, кто сколько напахал. А на зиму – в контору счетоводом. Когда началась война, отца на фронт не взяли, он был уже очень больным: однажды зимой, на заготовке леса, сильно простыл и заболел туберкулёзом, умер в 1951 году. В 1943 году из Хабаровска в Красноярск приехала вторая сестра, Люся. Родила здесь ребёнка и через две недели уже вышла работать. А после войны приехал и её муж. Наша семья стала постепенно собираться.

В Красноярске Елена Архиповна работала на химико-металлургическом заводе аппаратчиком. Муж тоже хотел устроиться туда же, но у него было больное сердце, и по состоянию здоровья он не прошёл. В 1961 году им дали квартиру, в которой она живёт до сих пор. Елена Архиповна – инвалид 2-й группы, у неё сильная астма, видимо, сказались голод и холод, пережитые в детстве, а также работа на вредном производстве.

В 1996 году Семененко Архип Аврамович был реабилитирован.