«АиФ на Енисее» продолжает публиковать воспоминания о писателе Викторе Астафьеве его землячки Натальи Емельяновой.
Виктор Астафьев – писатель на века. А тот, кто читал Астафьева, проникся его словом, перестрадал его страданиями, почувствовал вкус его горькой правды, тот пойдёт по жизненным ориентирам, как по затесям, и вряд ли свернёт на кривую дорожку.
Мои воспоминания о первой встрече со знаменитым писателем уже публиковал «АиФ». Невероятное событие произошло осенью 1964 года. Я жила в Овсянке и училась в 5-м классе, когда к нам в школу приехал наш уже известный земляк Виктор Астафьев. И у той истории есть продолжение.
Говорящая ворона
Рассказывал Виктор Петрович захватывающе интересно. И спортзал с болтающимися над головой баскетбольными сетками и канатами, сваленными в углу матами, растопырившим «копыта» дерматиновым «козлом» становился вдруг милым и по-домашнему уютным.
Вечер заканчивался. Я, набравшись храбрости, подошла к Виктору Петровичу и выпалила ему заученную фразу:
– Уважаемый Виктор Петрович, я приглашаю Вас посмотреть на говорящую ворону.
– Да-да! – подхватили стоящие рядом учителя, – у этой девочки действительно есть говорящая ворона.
И мы с присоединившимися к нам несколькими учителями пошли к нашей сараюшке, где у нас жила самая обыкновенная ворона, случайно научившаяся говорить. Тут уже я волновалась: а вдруг Галя-Галя, так мы звали нашу ворону, не захочет говорить! Но Галя-Галя не подвела, она прокричала и своё имя, и «папка», и «Кто там?», и многие другие слова из своего репертуара.
Виктор Петрович посмеялся, поблагодарил и с тем ушёл. А я с тех пор ждала, когда же он напишет о нашей замечательной вороне. Но ни в одной из прочитанных после этого книг я не нашла даже упоминания о ней. Про каких-то кур написал, а про нашу говорящую ворону – нет.
Потом поняла: я ведь не рассказала Виктору Петровичу, какая она у нас умная, какая талантливая, и про тот счастливый случай, как она у нас появилась. Ведь это отец подарил мне эту ворону на мой день рождения, на пятилетие, выменяв её ещё желторотым птенчиком у мальчишек на пару породистых голубей. Она даже сама клевать не умела.
А как мама учила меня и младшего братишку заботиться о ней, объясняя нам, что ворона – живая душа, а не игрушка! Как наша умница Галя-Галя самостоятельно усвоила человеческий язык, без всякой дрессировки! И как потом удивляла разговорами наших соседей, знакомых, даже пыталась вступить с ними в беседу… Ворона к тому времени жила у нас уже седьмой год, за это время с ней случилось столько забавных приключений! Да разве расскажешь всё за одну короткую встречу! Пришлось мне про Галю-Галю написать самой.
Занавески для писателя
Та детская встреча с Виктором Петровичем оказалась не единственной в моей жизни.
В то лето я окончила школу, поступала в институт. И была у нас дача в Усть-Мане, мы сами её построили – не в самом посёлке, а за рекой, где была всего одна улица. Она так и называлась – Заманская.
Мы подружились со многими соседями, но особенно ко мне благоволила учительница Антонина Иннокентьевна Вычужанина. С Астафьевым она училась когда-то в Овсянской школе, в одном классе. А потом они ещё и породнились. Её родной брат женился на двоюродной сестре Виктора Петровича.
Подходит как-то Антонина Иннокентьевна к нашей даче и говорит:
– Наташенька, Виктор Петрович приехал, собирается на могилку к матери сходить. Цветочков бы.
Я ей тут же срезала самые красивые цветы.
А через несколько дней соседка снова обратилась ко мне за помощью.
– Наташа, помоги мне прибраться. Виктор Петрович приедет к нам погостить. Хочет он сбежать от своей овсянской родни.
– Разве его плохо там принимают?
– Что ты, наоборот, очень хорошо! Каждая семья считает за честь принять такого гостя, устраивает праздник, соседей созывает. Гуляют овсянские, как положено: три дня, не меньше. Погуляли у одних – милости просим к другим. А родни у Виктора Петровича в Овсянке много. Устал он уже от этого, хочет побыть в тишине, поработать. Я ему уже и комнатку побелила, занавески перестирала. Но это всё старое, уже не модное. Ты молодая, вот и подскажи, как бы всё сделать посовременней.
Я стала перебирать сложенные стопочкой на столе вышивки, кружевные белые занавесочки ришелье. Всё сделано талантливо, с любовью, хранит тепло рук мастериц.
– Антонина Иннокентьевна, давайте это всё и повесим. Виктору Петровичу это должно понравиться.
И мы с ней перегладили всю эту рукотворную красоту, развесили по местам. На пол раскатали простиранные на речке домотканые дорожки. У порога постелили такой же, сплетённый из старых тряпочек круглый коврик.
А с самим Виктором Петровичем я тогда встретилась всего два раза, и оба раза на Манском мосту. Он был не один, а с каким-то высоким парнем. Я не сразу узнала его, в тёмных очках. Только вспомнила: да у него же глаза болят после фронтового ранения. От простого смертного знаменитого писателя отличал разве что чёрный кожаный пиджак. Я вежливо поздоровалась, он коротко ответил: «Здравствуйте». Вот, собственно, и всё.
Но с тех пор книги Астафьева читала с особенным трепетом. Особенно «Последний поклон». Ведь все описанные в нём места были мне знакомы, я ходила по тем же лесным тропинкам, на тех же полянках собирала землянику. На месте бывшей дедушкиной заимки переходила Ману по запани. Отец меня и брата водил на скалу выше Слизневского спуска, откуда открывается великолепный вид на Енисей, и вся Овсянка как на ладони. А как возмущался отец, когда там развернули строительство смотровой площадки! «Нельзя портить природную красоту!»
Первый отзыв о книгах Астафьева я услышала от родственницы, приехавшей нас навестить из Красноярска.
– А ваш овсянский Астафьев далеко пойдёт, сильно пишет.
Но мой отец вспылил, заспорил:
– Мало ли что на войне было! Зачем всю грязь наружу выворачивать? Нет, так писать нельзя!
Отец сам фронтовик, но о своей армейской службе рассказывал неохотно, больше отшучивался и вспоминал разве что забавные случаи из фронтовой жизни. Я думаю, плакат «Не болтай!» крепко сидел в его мозгу. Он хорошо помнил те времена, когда за лишнее слово можно было крепко поплатиться.
Шабашники плакали
Потом настали студенческие времена, и теперь я понимаю, что главное образование получала не на лекциях и семинарах, а тогда, когда мы с подружками-студентками ходили на концерты и спектакли, смотрели фильмы, посещали выставки. А потом, постигая истину, спорили до полуночи и о фильмах, и о прочитанных книгах.
Особенно нас потряс спектакль Красноярского ТЮЗа «Кража» по книге Астафьева. Чтобы докопаться до сути, пришлось всем ещё раз перечитать книгу, сравнить со спектаклем.
Вспоминается ещё один случай, связанный с творчеством Астафьева. Я возвращалась из командировки в Красноярск. Из всех поездок старалась привезти сыну подарки, книжки или игрушки. В этот раз мне посчастливилось приобрести прекрасно изданную книгу «Васюткино озеро». До Канска поездом больше четырёх часов. Я достала эту книгу с великолепными картинками. А соседями в общем вагоне оказалась бригада шабашников.
Они стали расспрашивать, что я читаю, интересная ли книга. А потом попросили: «Почитайте нам вслух». Стала читать, и когда дошла до места, где мальчик Васютка уже который день блуждает по лесу, заметила, как эти бывалые мужики вытирают кулаками слёзы с небритых щёк.
– Он погибнет в лесу, этот мальчик?
– Да что вы! Это же наш сибирский мальчик, он знает, как выжить в тайге.
Я вспомнила, как в детстве отец меня и братишку учил в лесу разжигать костёр с одной спички, в любое время года находить в тайге пищу, нужную дорогу.
Сейчас в Молодёжном, или Овсянке (по сути это один посёлок), у меня из родных никто не живёт. И сама я там давно не живу, так уж жизнь сложилась.
Внучка стала крёстной «деда». 
Закладная для потомков. 
«Хозяйка», «стряпка» и писатель. 
«Народ отучили читать».