«Тот кусочек хлеба мне не забыть». Блокада Ленинграда лишила её детства

Впервые за несколько десятилетий звания «Почётный гражданин Красноярска» удостоена женщина. Валентина Антонова стояла у истоков создания красноярского телевидения. Многим жителям города она известна как председатель краевой организации «Блокадник». Больше тридцати лет бывшая жительница Ленинграда помогает тем, кто так же, как она, пережил страшный голод и лишения, эвакуацию в Сибирь в военные годы. И делает всё, чтобы о том страшном времени не забыли потомки.

Возраст определяли по зубам

Татьяна Бахтигозина: Валентина Степановна, поздравляем вас с заслуженным званием! Что оно для вас значит?

Валентина Антонова: Если честно, я поражена и растеряна. И не очень понимаю: за какие заслуги? Я подвигов не совершала. Но всегда работала честно и с полной отдачей, отдавала всю свою душу делу. Со мной рядом всё время были хорошие люди, это и их заслуга тоже. К тому же я не красноярка, родилась в Ленинграде. Но здесь прожила большую часть жизни, и Красноярск для меня давно родной. Очень его люблю и всегда радуюсь его успехам.

– Вы много лет возглавляете краевую организацию «Блокадник». Для чего она в своё время создавалась?

– В 1989 году учредили знак «Житель блокадного Ленинграда». Его давали тем, кто минимум четыре месяца прожил в городе во время его осады. Также тем, кто получал этот статус, полагался ряд социальных льгот: бесплатный проезд, скидка на оплату ЖКУ, доплата к пенсии и прочее. Вот тогда по всей стране и начали появляться организации, которые объединяли таких людей. Красноярский «Блокадник» образовался в 1991 году. Тогда Гелий Боголюбов собрал бывших жителей Ленинграда через газету. И началась работа. Всего в крае мы насчитали 1600 человек, в организацию из них вступили 670 человек. Но это, вероятно, далеко не все блокадники. Сейчас в крае осталось около двухсот человек, сто в Красноярске, при этом из них чуть больше десяти, кто ещё ходит.

«Ненавижу колючую проволоку!» Бывшая узница о том, как выжила в концлагере Подробнее

– Я так понимаю, что вам приходилось восстанавливать документы блокадников. Ведь большинство из них – детдомовцы, и доказать свой статус многим было непросто?

– Да, 50% всех бывших жителей блокадного Ленинграда, которые оказались в Красноярске, были воспитанниками детдомов. У некоторых ведь возраст только по зубам определяли… Восстанавливать документы было очень сложно. Тогда это делалось массово. Мы восстановили права минимум 300 человек. Я сама ездила в Ленинград, добивалась признания статуса для многих, хотя до этого им отказывали. Были разные случаи. Например, у одного мужчины была только справка из детдома, отец погиб на фронте, мама умерла, когда ему было четыре года. И когда его выпускали во взрослую жизнь, директор детского дома выдала вот такой документ и сказала, чтоб он его берёг. Когда дошло дело до установления статуса, бывшему блокаднику отказывали трижды. Говорили, что справка поддельная. Я ездила в Московский районный совет (был такой в Ленинграде), и мне там прямо заявляли, что ему опять откажут. Но я смогла добиться от них, чтобы признали его блокадником.

Сейчас основная наша задача – поддержка друг друга. У нас же у всех общая судьба. Стараемся навещать тех, кто одинок, помогать им.

Вторая родина

– Ваша организация обнаружила под Красноярском в Берёзовке захоронение блокадников, которые погибли во время эвакуации в Сибирь. Откуда вы узнали, что там похоронили людей?

– О том, что там предали земле умерших по дороге в Красноярск, мы узнали из рассказа Астафьева «Соевые конфеты». Он в нём пишет про целый вагон-ледник с трупами, о том, что возили тела на старое кладбище в Берёзовке. Мы долго искали. Нам помогали берёзовцы. Сначала поставили символический камень в предполагаемом месте. А потом жительница посёлка рассказала, что её мама просила похоронить рядом с жителями Ленинграда, так как сама была блокадницей. Возле её могилы обследовали участок и обнаружили, что там большое массовое захоронение. Сколько точно человек там упокоились, их фамилий мы не знаем. Но известный факт: по дороге в эвакуацию умирало очень много.

– А как вас вывозили из блокадного Ленинграда?

– Я это помню очень хорошо. Был август 1942 года. Уже обстановка в городе немного налаживалась. И мама не очень хотела покидать город. Но руководство решило, что ещё на одну зиму детей в Ленинграде оставлять нельзя. Поэтому маме сказали, что меня и сестрёнку всё равно отправят в тыл хоть с ней, хоть без неё.

Приехали на Ладожское озеро. Оно всё в дыму. Нас посадили на небольшой катер. Маме сказали: «Вставайте в центр и привяжите детей». Самолёты противника бомбили сильно, никто не знал, доплывём до берега или нет. Помню другой катер, который горел. А на нём дети. Но помочь было невозможно: немцы старались отбить. И вокруг нас всё с разных сторон взрывалось. Какая-то женщина уронила сумку с документами. Она кричала, вырывалась, её держать приходилось…

«Помню и живу за всех». Война забрала у неё всё, но только не радость Подробнее

Когда объявили посадку в поезд, было темно. У мамы на руках ребёнок, я держусь за её пальто. В какой-то момент упала, сильно разбила лицо. Нам помогли военные, которые тоже ждали отправку эшелона в тыловые госпитали. И с ними мы уехали не в Нижегородскую область, куда у нас было направление, а под Новосибирск.

И вот тогда поразило, как быстро нас устроили. Только сутки нас кормили военные, потом выдали блокадный паёк, новое направление. А в Сибири нас уже ждали подводы, которые развозили по домам местных жителей. У нашей хозяйки было трое детей. Но она нам изо всех сил помогала. Мы жили большой семьёй. Вообще, нас Сибирь очень хорошо приняла. Ведь мы были полутрупами, тут тоже было голодно, но местные отдавали последнее. И все блокадники, которые тогда прибыли в эвакуацию, говорят до сих пор спасибо сибирякам.

– В книге «Сибирь второй нам родиною стала» вы публикуете воспоминания блокадников, делитесь и своими. А что вам больше всего запомнилось из тяжёлого детства?

– Самое яркое впечатление – о кусочке хлеба. Это было в самый тяжёлый голод. Бомба попала в потолок нашей комнаты. Жуткий мороз тогда ещё стоял. Соседка не вернулась. Её маленький сын, Лёня, умер, мы его завернули в тряпки и на санках отвезли к горному институту, где тогда складировали трупы. Девочку наша мама сдала в детприёмник. Как-то я пришла из детсада (а младшая сестра была в круглосуточном детсаду) и увидела маленький кусочек хлеба в шкафу – мама его оставила, чтоб какую-нибудь затируху вечером сделать. Я, уже ничего не понимая, обезумевшая от голода, полезла за ним. И тут зашла мама. Она ничего не сказала. Но её глаза… В них была такая безысходность…

Вернуться в Сибирь

– А как вы оказались в Красноярске?

– После войны мы с сестрой и мамой вернулись в Ленинград. Пришёл с фронта отец, контуженный (он в Ачинском госпитале побывал, потом служил в охране Сталина). Я окончила институт связи в 1957 году. А в Красноярске как раз должны были строить телецентр. И я попросилась сюда: всегда хотела вернуться в Сибирь. И 34 года проработала на телевидении, сначала инженером, потом главным инженером.

Монумент раздора. В Красноярске хотят снести обелиск павшим воинам Подробнее

– Вы очень часто выступаете в школах, библиотеках, рассказываете о том, что пережили. Но ведь существует мнение, что раньше времени не надо детей «пугать». Где эта грань: о чём можно говорить, а о чём нельзя?

– Я уверена, что рассказывать нужно. Но нельзя выпячивать какие-то страшные вещи, делать на них акценты. Дети должны знать, что пережили их прабабушки и прадедушки. У них есть детство, которого не было у нас. Плохо, когда со­временные поколения не знают историю своей семьи, своих предков. Превращаются в Иванов, не помнящих родства. Я не так давно была в Санкт-Петербурге. И там общалась со школьниками. И меня поразило, насколько мало они знают про блокадный Ленинград, про то, как его обороняли. Хотя бывали и прекрасные примеры, в том числе и в Красноярске, где весь класс включался в такие беседы. Тут, наверное, многое зависит от школы, учителей, как они выстраивают процесс, чтобы передать эту память.