- Я не держал в руках автомата. Три года провёл в немецком плену. А война всё равно всю жизнь преследует меня. И это «пятно на биографии» не даёт покоя даже сегодня. И страшно не только то, что пришлось пережить во время войны. А то, как встретила нас Родина.
Витенька
Я родился в 1934 году в Ленинграде. С 1937 года наша семья жила в городе Пушкине (Царском Селе). Но началась война, отец ушёл на фронт, а мы с мамой перебрались в Ленинград. В начале сентября уже стало плохо с продуктами. В нашем доме часто не было воды, и мама решила на несколько дней съездить в Пушкин на дачу. 5 сентября мы покинули свою квартиру, как оказалось, навсегда. 8 сентября сомкнулось кольцо блокады вокруг Ленинграда. А 9 сентября стал последним днём функционирования города Пушкина. Мы с нашей соседкой отправились утром в последний раз отоваривать карточки. Над городом разразился страшный воздушный бой. Когда всё закончилось, город было не узнать. Наша дача оказалась полуразрушена.
На ночь мы устроились в пустом соседнем доме, из которого нас рано утром военные попросили перебраться в бомбоубежище. Вечером, когда вповалку укладывались спать, я вдруг завопил: «А где мой Витенька?!» И все решили, что мама потеряла ребёнка. Рано утром мы вышли из бомбоубежища и направились в сторону своей дачи. Вдруг над городом появились немецкие самолёты. Один из них увидел нас, прижавшихся к решётке Польского костёла, и начал стрелять. Пули сыпались в 15-20 см от наших ног. Он утюжил это место несколько раз. Я видел его «железную» улыбку и даже руку на гашетке. Когда ему надоело, он улетел. Немного оправившись, мы пошли дальше, забрали Витеньку и вернулись в бомбоубежище. Когда люди увидели у меня в руках куклу, все ещё раз решили, что моя мать сумасшедшая: под проливным дождём пуль идти за игрушкой - это трудно было представить.
Витенька у меня появился в начале января 1941 года и был назван так в честь малыша, который родился у брата моего отца. Мой дядя и его сын погибли в Ленинграде в декабре 1941 года. А мой Витенька прошёл через четыре концлагеря, «живёт» 73-й год и уже почти 20 лет исправно служит в Красноярском Мемориале Победы.
Партизанские уроки
Мы пытались вернуться в Ленинград, но ни пешком, ни на поезде сделать этого не смогли. Рано утром 17 сентября в Пушкин вошли немцы. Как мы ни прятались, нас выловили, заперли в товарном вагоне, в котором люди могли только стоять. Двери открыли через трое суток на станции Веймарн (на западе Ленинградской области). Отсюда начался пеший этап, по которому, как оказалось, успели пройти тысячи и тысячи людей.
Первые десятки километров мы брели среди гор брошенных вещей, а затем обходя или перешагивая через трупы. Голод и суровая зима 1941 года делали своё дело. До октября 1942 года мы пробыли в деревне Рылово (недалеко от станции Ямм Псковской области). Днём деревню лихорадило от набегов немцев. По ночам появлялись первые партизаны.
Мама узнала, что на станции Ямм местная учительница Татьяна Сумина организовала школу. Я до сих пор не могу понять, как мама решилась идти в кабалу к немцам, чтобы я смог ходить в эту школу. Как выяснилось позже, Татьяна Георгиевна была связной большого партизанского отряда и очень хотела, чтобы мы ушли к ним. Но начальник отряда отказал: я был слишком мал. Весной 1943 года Татьяна Георгиевна подарила мне книгу «Сказки Пушкина». Она была издана в 1942 году в Риге на улице Адольфа Гитлера. Эта книга прошла с нами всю войну в нашем тощем вещевом мешке и жива до сих пор.
Наступала осень 1943 года. Немцы всё больше оказывались в партизанском кольце. Но нас они успели вывезти… Мы попали под Киркенес, в Северную Норвегию. Прошли через три лагеря. Взрослые работали на расчистке аэродрома от снега, летом выполняли различные земляные работы. Обуви не было, женщины делали «поршни» из толи, их хватало на 2-3 дня. Дети с 11 лет работали наравне со взрослыми. Мы жили с постоянным чувством скорой смерти. Рядом с нашим лагерем был лагерь наших военнопленных и огромное кладбище. Перед нашим освобождением всех узников соседнего лагеря расстреляли.
Освобождение пришло 11 ноября 1944 года, после взятия нашими войсками Киркенеса. Тыловые части много сделали для того, чтобы 400 человек могли более уверенно вернуться на Родину. Нас кормили, мыли, одевали, даже кино показывали… В Мурманск прибыли морем. НКВД при высадке на берег сразу отобрало документы у тех, у кого они сохранились.
«Фриц!»
Фото с сайта flickr.com |
Предстояла дорога домой, где нас никто не ждал. Сгорела полностью пушкинская дача, квартира на ул. Марата была уже занята чужими людьми. В первые ночи по возвращении в Пушкин голодные крысы мне чуть не отгрызли пальцы рук и ног, когда мама, с трудом получив разрешение, уехала в Ленинград узнать о судьбе родственников и оставила меня одного в полуразрушенном пустом доме.
Но жизнь тогда развивалась быстро. 6 февраля 1945 года я пошёл в школу во второй класс. В марте получил ордер на ботинки, и 9 мая, в День Победы, надел в первый раз свои новые ботинки 34-го размера и не снимал их трое суток. Немецкие кованые сапоги 42-го размера выбросил тогда же.
В один из дней конца мая 1945 года я ожидал на железнодорожной станции поезд. На перроне не было никого, кроме меня. Подошёл поезд, в котором ехали дети в пионерские лагеря. Сотни голов мгновенно высунулись из окон и завопили: «Фриц!!! Фриц!!!» От неожиданности я не мог понять, в чём дело. Но вдруг осознал - на моей голове была немецкая фуражка. Я сорвал её, бросился домой и там сжёг. Так начиналось освобождение от следов войны. Оно продолжается до сих пор.
Человек второго сорта…
Не успели мы с мамой возвратиться на Родину, как нас начали гнать за 101-й километр Ленинграда: бывшим узникам не разрешалось жить ближе к северной столице. Поступление в вузы для таких, как я, тоже было закрыто. Я поступил в Ленинградский институт киноинженеров только потому, что скрыл своё военное прошлое. Окончил его с именной стипендией. С такими результатами меня приглашали на переговоры по поводу трудоустройства представители разных организаций. Например, институт физики атмосферы (Москва). Я каждый раз спрашивал, устроит ли организацию «пятно» на моей биографии, и каждый раз получал отрицательный ответ… Наконец решил ехать на работу в Красноярск, в молодой тогда ещё Институт физики АН СССР. Написал всю правду о «своей войне», но никто и никак не отреагировал на это. Будучи, как я считал, пожизненно человеком второго сорта в родном отечестве, я сознательно не строил традиционную карьеру. В 1962 году мне предложили заняться биолюминисценцией морей и океанов.
Документы для участия в первой экспедиции в северо-восточную часть Тихого океана были оформлены в институте. Но «выше» их не подписали… причина всё та же.
Только 23 февраля 1993 года я стал, наконец, человеком без изъянов в биографии. Мне выдали удостоверение бывшего малолетнего узника фашистских концлагерей.