В год 80-летия полного снятия блокады Ленинграда продолжаем вспоминать события того времени. Дети Ленинграда… Они каждый день видели смерть и страдания близких, испытывали адские муки голода. Детская память сохранила то, о чём и вспоминать тяжело, и забыть невозможно. Три судьбы жителей Железногорска, переживших блокаду, три истории стойкости и мужества.
Четырёхлетний «старик»
Юра Виноградов родился в Виннице в 1937 году, его отец, Александр Иванович Виноградов, был военным. Его вместе с семьёй вскоре после рождения сына направили в Ленинград.
В 1939 году родилась дочь Света, а отца мобилизовали на финскую войну, где он погиб. Мама, Валентина Виноградова, осталась вдовой с двумя маленькими детьми.
Ещё до блокады она пыталась эвакуировать детей из города. Поездом Юру с сестрёнкой, вместе с другими ребятишками, без родителей отправили под Старую Руссу. Фашистские самолёты обстреляли поезд, много детей погибло. Тех, кто остался в живых, вернули назад, к родителям.
«Когда началась блокада, мне было четыре года, – вспоминает Юрий Александрович. – Сначала при воздушной тревоге мы с мамой спускались в бомбоубежище, а потом уже сил не было. При бомбёжке мать выводила нас с сестрой на лестничную площадку и закрывала собой.
Квартира была коммунальная, я знал по именам всех соседок. Одна из них, тётя Пана, родила девочку, а молока у неё не было. Она жевала хлеб, заворачивала в марлю и давала дочке сосать. Девочка умерла. Помню, лежал белый кокон с её тельцем под кроватью. Тётя Пана сидела и зубами скрипела от горя, а соседки на неё кричали: «Перестань!»
Муж другой соседки, тёти Зины, привёз с фронта вещмешок сухарей, так она с голоду набросилась на них и объелась, а потом ей стало плохо, она словно обезумела. Соседи пытались ей помочь, а она рычала и бросалась на них…
В блокаду всё время хотелось есть. Мама рассказывала, что я, четырёхлетний, выглядел как старик: кожа на мне висела. Помню, как мы, пацаны, ползали под столом и собирали хлебные крошки».
Юре с сестрой мать однажды скормила соседского кота, сама есть не стала, но детей спасла от голода. В блокаду случался и каннибализм. Спустя годы мама рассказала, что на улицах города ей приходилось видеть трупы с вырезанными мягкими частями тела…
За блокадную зиму Юра переболел всеми болезнями: коклюшем, дизентерией, – но выжил. В феврале 1942 года мать упросила соседа – начальника военного училища – взять её с детьми в машину через Ладогу. Отдала ему отцовское обмундирование, новые сапоги, и он помог эвакуироваться по Дороге жизни.
«Машина, что шла за нами, провалилась под лёд. А мы с мамой и сестрой выбрались: шофёр как бешеный нёсся», – вспоминает Юрий Виноградов.
Он до сих пор не может забыть, как кричал матери: «Ты гадина, не даёшь мне есть! Хочешь, чтобы я с голоду умер?» Тогда истощённый мальчик не понимал, что мама его спасала: переедание для голодавшего, истощённого ребёнка могло оказаться смертельным…
Жизнь забрасывала семью в разные уголки страны: Костромская область, Урал, Эстония, Чукотка. В 1956 году Юрий поехал в Ленинград и поступил в ЛЭТИ – Ленинградский электротехнический институт, на радиотехнический факультет, но высшую математику не потянул, и его отчислили. Призвали служить на Тихоокеанский флот.
Служил Виноградов на эскадренном миноносце «Неудержимый» четыре года и один месяц. Работал кочегаром, научился разбираться в сложной автоматике. Навыки эти пригодились, когда после службы устроился на ГХК. 41 год работал на комбинате, был старшим машинистом на котельной № 2 СТС – обеспечивал теплом промплощадку.
В Красноярске-26 Юрий нашёл свою суженую. Жена, Александра Васильевна, как ангел-хранитель, заботится о супруге, вместе с которым они вырастили трёх сыновей.
«Не будете есть – помрёте»
Галина Долгова своё блокадное детство помнит, словно это было вчера.
Галя родилась в Ленинграде в 1938 году. Ей было три года, а её сестре Вере шесть лет, когда началась война. Жили в бараках около 10-го хлебозавода, где работала мама. Отца на второй день забрали на фронт, а мать парализовало, она полгода лежала, не вставая.
Началась блокада. Мама тяжёлым утюгом ломала мебель на дрова, а две маленькие девочки сами топили печку. Кипятили в кастрюле воду, сами ходили за хлебом, часами на морозе стояли в огромных очередях. Детям давали 125 граммов хлеба в день, а на маму – 250 граммов, поскольку она, хотя и болела, считалась работающей.
«Хлебные крошки заливали кипятком, и мама заставляла нас эту жидкость есть. Говорила: «Не будете есть – помрёте», – вспоминает Галина Владимировна. – Мы променяли на хлеб все ценные вещи. Мамину швейную машинку «Зингер» на рынке поменяли на булку хлеба.
Начались сильные бомбёжки. Однажды бомба упала на овощную свалку, куда выбрасывали гнилые овощи. Люди про это разузнали. И мы оттуда с сестрой возили на саночках чёрную землю. Мама её замачивала в воде, чтобы вывести кислоту, а потом отжимала, и мы из этого пекли лепёшки и ели.
Вот так выживали в первую, самую страшную зиму. Когда весной появилась первая трава, мы не давали ей вырасти – ползали на коленях, стирая их до крови, и собирали ростки крапивы и лебеды.
В бомбоубежище мы не ходили. При звуках сирены мама кричала нам: «Девчонки, лезьте под кровать!» Наш барак не разбомбили, уже после войны его разобрали на дрова, а нам дали комнату в городе.
Отец с войны вернулся, но жить с нами не стал, потому что мама была парализованной и пила. Мы с сестрой за ней ухаживали, – продолжает Галина Владимировна. – Хлеб давали по талонам, стояли в очереди по два дня за ним, потому что не каждый день привозили. В восемь лет я у церкви побиралась, просила милостыню. В школе меня дразнили побирушкой. Я плакала, а мама утешала: «Не плачь, ты не украла, а попросила…»
В четырнадцать лет Галина пошла работать ткачихой на фабрику. Шестнадцатилетней уехала поднимать целину. По комсомольской путёвке попала в Сибирь – строить алюминиевый завод в Красноярске. Там встретила своего первого мужа Геннадия. Он привёз её в «девятку», как тогда называли Красноярск-26. В семье родилось трое детей – два сына и дочь. Муж пил, и брак распался. Второй муж детей не обижал, но тоже прикладывался к бутылке, рассталась и с ним. Троих детей Галина Долгова вырастила одна. Сыновей, к сожалению, уже нет в живых: сын Владимир умер от тяжёлой болезни, а Бориса убили – за то, что заступился за пенсионера. Заботятся о ней теперь дочь Маргарита и внук Роман.
До ухода на пенсию Галина Владимировна работала контролёром во вневедомственной охране ГХК, ветеран предприятия.
За хлебом – к солдатам
Павел Яковлев старается не вспоминать о своём блокадном детстве: слишком тяжело. Но 80 лет спустя былое снова всколыхнулось в памяти…
Родился он в 1937 году. Семья жила в посёлке Морозово Ленинградской области. Отец погиб в 1939-м на финской войне, мама осталась с тремя детьми: Павел – средний, и две сестрёнки: старшая, Галина, и младшая, Таисия, которая родилась в 1940-м, уже после гибели отца. Мальчику было всего четыре года, когда началась война, а затем блокада.
«Мама работала в военторге. Она сидела на работе возле окошка, когда на улице разорвался снаряд, её ранило в левое плечо и позвоночник. Мама долго лежала в больнице. Были карточки на хлеб, а иногда сёстры меня отправляли за хлебом к солдатам. Те украдкой совали мне булку: «Спрячь за пазуху – и бегом домой!» – вспоминает Павел Семёнович. – Потом маму выписали из больницы, и нас в 1942 году эвакуировали по Ладоге. Было два парохода, первый подбили фашисты, а мы на втором выбрались».
Эвакуированную семью привезли в Башкирию, позже Яковлевы перебрались на Украину, а оттуда в Эстонию. В 1992 году Павел Семёнович приехал в Железногорск. 20 лет трудился слесарем 6-го разряда на Ремонтно-механическом заводе.
Всю жизнь Павел Семёнович дружил со спортом. Мастер спорта по городкам, пятикратный чемпион России среди ветеранов. Сейчас спортом заниматься здоровье уже не позволяет – болят ноги. И всё же ветеран старается не поддаваться недугам и годам: спортивный, боевой характер!
«Выглядел как старик»: дети блокадного Ленинграда вспоминают страшные дни 
«Всё время хотелось есть». Этих воспоминаний блокадникам не забыть никогда 
Разговаривала с плюшевым медведем. Как игрушка помогла пережить блокаду 
Мир в имени моём. Пережив войну и блокаду, она знает цену хлеба и тишины