Нет запретных тем. Почему театр не готов к острому разговору?

«Её вроде Ливия зовут. Мы фоткали её со всех сторон. Получилось как порно», - от реплик героев швейцарской пьесы молодые парни громко ёрзали на стульях. Читка современных пьес на немецком языке спровоцировала дискуссию - почему театр боится тем, животрепещущих для молодёжи и общества в целом?

Внук жертвы

По традиции, артисты Красноярского драматического театра им. А. С. Пушкина для представления на ярмарке взялись за пьесы, нигде в российских театрах ещё не звучавшие. На этот раз это была драматургия на немецком, написанная для подростков.

«Чёрное молоко, или Экскурсия в Освенцим» Хольгера Шобера - о 17-летнем Томасе, до которого лишь во время школьной поездки в концлагерь дошло, что 6 млн убитых фашистами евреев - не просто строчка статистики, а немыслимое число загубленных жизней.

«Сказали - едем в Аушвиц, Освенцим. Я думал, это сауна. Взял плавки. Но когда нам показывали фильмы, фотографии сожжённых людей, во мне что-то кликнуло. Как в компьютере, знаете?» - по-простому рассказывает Томас. Изуверство недавних предков его настолько потрясло, что он сжёг паспорт и отказался говорить на родном языке. Во время встречи с польским полицейским Томашем болезненная история так и вовсе предстала перед ним практически во плоти. Оказалось, что поляк - внук женщины, изнасилованной солдатом вермахта. Не сумев пережить позора, она покончила жизнь самоубийством после рождения дочери.

«Моя мама выросла с бабушкой и дедушкой, думая, что это её родители. Но однажды она нашла дневник матери, где та во всём признавалась. Она так и не смогла смириться», - делится драматичной историей Томаш. «Ты поэтому так ненавидишь немцев?» - интересуется его тёзка из Германии. «Я ненавижу немцев, потому что я в принципе ненавижу людей», - откровенно признаётся полицейский. У пье­сы всё же добрый финал - два человека, которые, если следовать исторической правде, наверное, должны были быть врагами, примиряются.

Перейдём на украинский?

Преимущество таких читок в том, что за ними всегда идёт обсуждение. Да и пройди пьесы в театре, вряд ли можно после таких текстов отпускать зрителей без осмысления услышанного.

«Видимо, война так и не закончена. Раз эти кровоточащие раны в обществе так или иначе пробиваются наружу», - начал дискуссию режиссёр Андрюс ДАРЯЛА.

«Мы часто используем исторический опыт, чью-то чужую ненависть, чтобы оправдать собственную, - продолжил Владимир ПУЗАНОВ, заслуженный артист России. - Сколько поводов у полицейского ненавидеть немецкого мальчика! Как только подумаешь об этом - в воображении появляются эти ужасающие картинки из конц­лагерей… Но он ищет в себе силы не то чтобы его полюбить, но по меньшей мере не использовать эту историческую ненависть».

«Для меня момент истины в этой пье­се - когда Томаш переходит на немецкий. Кто из россиян сможет поддержать разговор, например, на украинском?» - отметила молодая зрительница Александра ГУЗЕВА.

«Пьеса ставит много вопросов - о покаянии прежде всего. О том, как мы интерпретируем историю, о том, как нам с этим жить. Немцы признали вину нацистов за холокост. У нас сейчас словом «фашизм» разбрасываются на каждом перекрёстке. Люди из нашего братского в полном смысле этого слова народа, с Украины, вдруг стали для нас фашистами. С чего это? Если об этом удастся говорить со сцены - было бы здорово», - острейшие вопросы поставила Ольга ВАРШАВЕР, переводчик, драматург.

Жизнь жёстче

Ещё одна пьеса, «Ливия, 13» Кристины Риндеркнехт, о пробуждении чувственности в подростках и о том, насколько дети теряются, её в себе осознавая. 13-летняя девочка впервые попадает на шумную вечеринку, напивается, ведёт себя раскованно, участвует в сексуальных утехах с таким же пьяным парнем, потом напивается ещё больше, теряет сознание. Парни, воспользовавшись ситуацией, снимают её обнажённой. На следующий день снимки облетают всю школу, разгорается скандал. От девчонки отворачиваются приятели и отец. Ливия совершает попытку суицида. К счастью, она оканчивается неудачно. Лишь в больничной палате отец понимает, насколько дочь ему дорога. К Ливии возвращаются и школьные друзья. Пока пьесу читают артисты, в заднем ряду сидят молодые парни. Судя по репликам, им неуютно: «Куда мы пришли?» «Блин, пойдём отсюда, а?» С последующего обсуждения их, увы, сдувает как ветром.

Автор Кристина Риндеркнехт сообщает, что в основе пьесы реальная история и что реакция немецких подростков была неожиданной: «Они говорили, что в жизни истории бывают и пожёстче».

«Такие спектакли ставить нужно. От действительности никуда не уйдёшь. По сути, это просветительская работа для подростков. Вечеринки идут, дети на дискотеки ходят, и такое может случиться с каждым», - высказалась волонтёр ярмарки Любовь. С ней согласилась и актриса Светлана ТРЕТЬЯК. Одна из зрительниц спросила драматурга, как она воспитывает своих детей и внуков в этих вопросах. Автор призналась, что у неё нет детей, но её мама-католичка воспитывала в духе морали, и ей пришлось узнавать об этом самой.

В таком же положении, как автор пьесы, впрочем, наверняка большинство российских подростков, как и детей, рож­дённых в Советском Союзе. Видно, вместе с болящими проб­лемами прошлого страна унаследовала и лукавую установку, что «в нашей стране секса нет». Много ли найдётся пап и мам, готовых эти всегда волнительные темы - взаимоотношений с противоположным полом, целомудрия, любви, секса - обсуждать со своими детьми без жеманности, в здравости, открытости и честности?

Мнение эксперта

Семён АЛЕКСАНДРОВСКИЙ, режиссёр (Санкт-Петербург):

«Пьесу «Ливия, 13» легко представить в немецком театре, но, увы, российская культура фасадная. И «фасадик» должен быть хороший. Этот барьер преодолеть сложно. Притом пьеса написана очень хорошо, и у неё могла бы быть успешная судьба в российском театре… К сожалению, наш театр не готов брать на себя социальную функцию, которую вообще-то должен брать. Представляю диалог, который может получиться со школами. Наверняка театр получит кучу доносов в прокуратуру и прочие гадости».